Царьград. Гексалогия
Шрифт:
Музыканты внезапно смолкли, и Лешка галантно проводил Ксанфию до ее места. И почти сразу к ней подошел протокуратор, Андроник Калла. Не глядя на Лешку, наклонился, что-то сказал… Девушка вспыхнула, вскочила и быстро пошла прочь.
Не думая, Лешка рванулся за ней… наткнувшись на плюгавца Герасима.
– Далеко ль спешишь, нищий? – издевательски ухмыльнулся тот.
– Ах ты…
Схватив со стола изрядный кубок с вином, юноша окатил незадачливого ухажера сверху донизу… И тут же из-за колонн к нему подошли трое амбалов… Ага, вот почему Герасим был так смел! Оп!
Лешка ударил одного с разворота, понимая, что
– Ай! – схватившись за пробитый череп, здоровяк осел на пол, глупо вращая глазами.
А с улицы уже вбежало еще пятеро таких же парняг!
– Бейте его, бейте! – истерически заорал Герасим. – Пусть он надолго запомнит сей пир!
Лешка озадаченно застыл у стола.
– Э, мужики, наших бьют! – неожиданно вскинулся Лев… а за ним и другие.
– Ах вы, сволочуги!
Бах! Огромное крепкое яблоко, со свистом пролетев над столом, втемяшилось прямо в лоб Герасиму. Тот ойкнул и поспешно отбежал в сторону, надеясь на своих оглоедов. Не тут-то было! Работники Секрета тоже оказались не лыком шиты, волшебный клич – «наших бьют!» сделал-таки свое дело, превращая нудный корпоративный пир в добрую веселую драку… в которой приняли участие практически все присутствующие, включая даже старшего тавуллярия Никодима.
– Не бойся, Алексий! – хватанув кубком об стол, заорал тот. – Мы сейчас тебе поможем!
И началось!
Несколько человек, сцепившись, укатились под стол и там боролись, не обращая внимания на болезненные пинки сидящих. Только слышались крики:
– На! Н-на! Получай, гадина ядовитая!
– Мхх… Ах ты так, гнусный шакал?
– Вот тебе за шакала! Вот, вот, вот!
– А-а-а-а!
– Ага! Так тебе! Будешь знать, как приставать к нашим.
Несколько пар – исключительно мужских – кружили друг перед другом, периодически нанося удары кулаками и, если везло и удавалось – то и ногами тоже. Приглашенные на пир женщины, весело визжа, кидались яблоками, оливками, кувшинами и всем, что попадалось под руку. Терпко пахло разлитым вином, раздавленными мускусными орехами, еще, какой-то вонючей чертовщиной, в общем, не поймешь, чем. Многие уже и забыли, из-за чего, собственно, началась драка, а, впрочем, большинство этого и не знала, да и не стремилась сейчас знать – дрались, потому что дрались, потому что – ну, никак сейчас нельзя было иначе, никак нельзя!
– Бей, бей его, сволочугу!
– Сзади, сзади!
– Ах, ты кусаться?!
– Леонидис, пригн-и-и-ись!
– У-у-у! Сволочи, всю бочину отбили!
– Это тебе еще мало!
Вдруг, буквально на какие-то секунды, все затихло – протокуратор Андроник Калла в сопровождении слуг покидал залу, возмущенно поджав губы.
Ему – пожалуй, единственному – удалось уйти просто так. Остальным же…
Немного поостыв, драка возобновилась с новой силой!
Дерущиеся добрались уже до тех, кто просто сидел, неспешно потягивая вино.
– Ты чего расселся, а? '
– Да вот, пью… Никого не трогаю.
– Я всегда знал, что ты не наш! На! Получи-ка в ухо!
Бух!
Сидевший кубарем полетел со скамейки. Отлежался, пришел
в себя, озлился… И, схватив в руку валявшийся на полу погнутый медный кувшин, с яростным ревом бросился на обидчика:– Убью-у-у-у!!!
А на улице было так чудесно, так мило, так хорошо и тихо! В бархатно-черном небе мягко светила…
Глава 19Май – июнь 1440 г. КонстантинопольУЗИЛИЩЕ
Придите, здесь вас ждет гостеприимный кров.
Федор Студит. «Монастырская гостиница»
..Луна.
– Ну? – судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. – Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку – целое побоище! Псы-крестоносцы – и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь – двадцать восемь! – фужеров. Да не каких-нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?
Лешка понурился.
– Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, – удрученно покачав головой, продолжал чиновник. – А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще – зубами?
– Зубами? – юноша поднял голову с большим розовато-бордово-коричневым синяком под левым глазом. – Не, зубами – это не я!
– А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…
– А чести я их, случайно, девичьей не лишил?
– С этим еще не разобрались, – серьезно ответил чиновник.
Лешка неожиданно засмеялся – уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.
– Ты что смеешься-то? – судейский удивился. – Плакать надо!
– А часовню я случайно не разваливал?
– Часовню?! – с какой-то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. – Я так и знал, что это – тоже твоих рук дело! А говорили – турки, турки… Какие турки – когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.
Лешка сидел, словно в прострации – и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?
– Ну, иди пока в камеру, – следователь махнул рукой. – Посиди, подумай.
– О чем думать-то?
– О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!
– Господи! – Лешка схватился за голову. – Противни-то мне зачем понадобились?
– Вот уж этого не знаю, – пожал плечами чиновник. – Сиди, вспоминай.
А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас – было это иль не было?
Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.
Ну вот, докатился… Верней – докатался. Вот уж поистине правду говорят – от тюрьмы да от сумы не зарекайся.
Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно – ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.