Царьградская пленница

– Ой-ой-ой! – вскричал Неждан. – Так это же на полгода дело?

Светлана боязливо спросила:

– А у нас княжая грамота есть?

– Есть, голубка, есть, не беспокойся. Не в первый раз в Царьград приходим. А распорядок такой установлен еще по договору нашего князя Игоря, прадеда Ярославова, и было это без малого сто лет назад. [108] Вот какие дела-то, ребятки! – закончил Ефрем.

Светлана и Зоря совсем приуныли.

– Так, может, нам в город, к матушке, совсем и не попасть? – тихо спросил юноша.

108

Это было в 944 году

– Не печалься, – успокоил его купец. – Мы по приезде списки даем на тех, кто нам помогать в торговле должен, чтобы их в город пускали. Ну вот я вас троих и запишу: тебя, Светлану, Угара.

– А меня? – робко спросил Неждан и покраснел.

– Ладно, и тебя, – согласился Ефрем.

– А про меня ты уж, верно, совсем позабыл? – обиделся Митяй.

– Что ты, сынок, – усмехнулся купец. – Ты мой самый главный помощник, ты первый в списке будешь.

– То-то же, – буркнул успокоенный мальчик.

И вот уже совсем близко полуостров между Пропонтидой и Золотым Рогом, где раскинулся великий город, красивейший в мире.

Русские суда взяли вправо, так что город остался у них с юга.

Царьград величаво возвышался на семи холмах. Быть может, их было и не столько, но в древности число «семь» считалось священным, и летописцы старались приспособить топографию главнейших городов мира к этому числу. Так и Рим гордо именовал себя «семихолмным», а впоследствии и Москву считали расположенной на семи холмах, и поэт писал: «Сколько храмов, сколько башен на семи твоих холмах!»

Почти на самом мысе, ближе к югу, возвышался белокаменный императорский дворец, поднимаясь от берега в гору. Он был соединен крытыми переходами с гаванью Вуколеон. Но эта гавань была не для наших скромных мореплавателей – она предназначалась для императорских кораблей. Далее виднелся златоглавый дворцовый собор, за ним снова ярус за ярусом палаты и великолепные церкви, и все подавляла грандиозная София с устремленным к небу огромным куполом – нетленное чудо света, предел человеческих мечтаний…

Да, не было в мире города более пышного по внешнему виду, чем сверкающий белизной Царьград. И русские, впервые попадавшие в него, говорили, что Киев по сравнению с ним кажется очень скромным городом.

И снова вдоль берега тянулись храмы, палаты, дворцы. Вот поднимается массивный громадный замок Петрион, а там вдали виден дворец императора-летописца Константина Багрянородного, и уже на самой границе города стоит великолепная церковь Влахернской божьей матери и рядом Влахернский дворец – вторая резиденция византийских императоров.

Даже бывалые гребцы Ефрема не могли оторвать взоров от чудесного зрелища и часто сбивались с такта, замедляя ход лодей.

– Да, вот это город! – воскликнул восхищенный бродник Угар. – А что там внутри? Наверное, умрешь, как посмотришь!

– Внутри он намного хуже выглядит, чем с моря, – заметил Ефрем. – Там и плохоньких домишек не оберешься, только сей час они не видны из-за стен, дворцов, церквей…

Угар сомнительно покачал головой.

Миновав оконечность городской стены, русские суда плыли еще версты три, пока кормчий Хрисанф не отдал приказ поворачивать к берегу. За пристанью, которая мало чем отличалась от киевских, начиналось городское предместье, где и предстояло жить ватажникам в подворье при монастыре святого Мамы.

Управитель подворья – юркий грек Серапион, с бегающими черными глазками, с курчавой бородкой, встретил русских приветливо. Для него начиналось лучшее время года: иноземные купцы щедро оплачивали его услуги. Онфим сразу же вручил ему две золотые монеты и попросил поскорее известить эпарха о прибытии первого русского каравана. Без подачки Серапион даже с этим несложным делом мог тянуть несколько дней.

Зоря и Светлана изнывали от нетерпения. Как им хотелось прорвать все преграды, устремиться в город, найти родимую, обнять ее. Но – увы! – приходилось подчиняться здешним порядкам.

Серапион разместил приезжих в обширных каменных корпусах подворья с открытыми галереями, с многочисленными балконами. Люди каждой лодьи разместились по соседству.

Товары были перенесены в амбары, и каждый купец закрыл дверь своим замком. Но, не полагаясь на эту предосторожность, приезжие выставили у амбаров стражу – вооруженных кметов. Они должны были нести охрану круглосуточно, потому что царьградские мошенники были очень ловки, и не раз случалось, что товары исчезали из складов с закрытыми дверями.

Когда закончились все хлопоты по размещению людей и переноске товаров, четверо молодых и с ними Угар отправились к городу. Присутствие Угара было кстати: бродник умел немного объясняться по-гречески. Этому он научился от грека, вместе с которым терпел печенежскую неволю.

Шесть главных ворот вели в столицу Византии. С севера на юг они шли в таком порядке: ворота Серебряного озера, Харисийские, ворота Святого Романа, ворота Пиги, Пятибашенные и, наконец, Золотые, почти у самой Пропонтиды.

Наши герои прошли вдоль всей стены Феодосия [109] и пытались проникнуть в каждые из шести ворот. Тщетные усилия! Сторожа сразу обращали внимание на их чужеземный вид, спрашивали разрешение на вход. Угар и его спутники с досадой уходили прочь.

Зоря и Светлана с завистью смотрели на вереницы пешеходов, совершенно свободно входивших в город и возвращавшихся оттуда. Переодеться бы на греческий лад, смешаться с толпой… Но где ее возьмешь, греческую одежду? Да вряд ли это и помогло бы. Дерзких выдали бы белокурые волосы, голубые глаза, высокий рост.

109

Она была построена при императоре Феодосии II (408–450) в V веке нашей эры

Славян нетрудно было сразу различить среди невысоких ромеев [110] со смуглыми лицами, черноволосых. А к славянам в Византии было настороженное отношение: там помнились лихие набеги киевских князей.

Вот почему для русских купцов были учреждены очень строгие правила: они должны входить в город без оружия, группами не более пятидесяти человек, и притом только в сопровождении греческих провожатых. Зато им разрешалось торговать беспошлинно, и во все время пребывания в Царьграде они получали от города «месячину», то есть полное содержание, но на срок не более полугода.

110

Византийские греки официально называли себя ромеями, то есть римлянами, и самая их империя во всех дипломатических сношениях именовалась Ромейской