Царствие Снегиря

– Надо готовить им замену из русских дивизий. При полном изобилии материальных благ, мы можем освободить все население только для полицейских функций.

– Мы это уже обсуждали… И как идут дела?

– Из числа военных, верных военных, мы теперь уже имеем сто сорок дивизий мотопехоты и ВДВ… Кроме того, у нас порядка трех миллионов полицейских из числа перевоспитанных и специально отобранных…

– Да, мы с тобой ошиблись, когда решили, что строить дома и дороги надо силами наших людей. Наших на самом деле, хватит только для полицейского контроля.

– Да, надо мобилизовать всех из строительной индустрии…

– И баб, – неожиданно добавил Олег.

– И баб, согласился президент

7.

К Оскару Дирлевангеру прислали корреспондента и оператора из "Ди Дойче Вохеншау".

Лейтенант Отто Оппельбаум и фельдфебель Хуго Цемский.

– Прибыли снимать экзекуцию, оберфюрер, – щелкнув каблуками отчеканил военный корреспондент из бюро немецкой кинохроники.

– Ну что ж, солдаты в фатерлянде будут рады посмотреть, как вешают этих ублюдков, – сказал Дирлевангер, вставая из за стола и выходя навстречу лейтенанту, чтобы в знак особенного расположения пожать руку, – экзекуция будет завтра ровно в семь утра на лужайке перед Белым домом… ….

Лейтенант Дэн с двумя промежуточными посадками на дозаправку долетел до Фриско всего за шесть часов. Особенно трудно пришлось над горами. К тому времени он уже подустал, а бедную "цессну" стало кидать в восходящих и нисходящих потоках, словно перо из голубиного хвоста. Подняться же на двадцать тысяч футов, как это можно было бы на его Эф- шестнадцатом, было нельзя по двум причинам – мотор "цессны" захлебнулся бы там без кислорода, да и сам Дэн без маски упал бы на такой высоте в обморок. Пришлось крутиться по ущельям и при этом с неимоверным напряжением контролировать курс, чтобы прилететь не обратно в пустыню, а к океану, где в бухте Сан-Франциско ждал его родной авианосец. Дэн не стал мудрить, и для экономии времени, только переключив радио на волну диспетчера авианосца, стал сажать "цессну" прямо на летную палубу своего боевого корабля. Когда пропеллер остановил вращение, и Дэн открыл дверцу, он заметил, на палубе чужих…

– Лейтенант Маккаферти? – спросил его подбежавший матрос из боцманской команды, – вам необходимо подняться к адмиралу Бэнсбоу, он на полетной вышке.

Дэн понял, что корабль находится в плену, когда поднимаясь по бесчисленным трапам, у каждой рубочной двери видел солдат в форме цвета "фельдграу", настолько характерного, что ни с какой иной формой армий мира – спутать его было невозможно. Дежурный матрос, сопровождавший лейтенанта, повсюду говорил пароль по немецки, и их беспрепятственно пропускали.

– Здравствуй, Маккафери, – сказал адмирал и грустно улыбнулся, – я рад, что ты выполнил свой долг и незамедлительно прилетел, но лучше бы ты остался там у себя в Нью-Мексико…

Слева и справа от адмирала стояли четверо немцев. Они угрюмо глядели на лейтенанта Дэна и взгляд их не предвещал ничего хорошего…

– Тебе придется отправиться с ними в Вашингтон, сынок, – устало сказал адмирал, – они собирают всех, кто летал в Югославии.

– Это что, капитуляция, адмирал? – спросил Дэн, пытаясь поймать ускользающие глаза адмирала Бэнсбоу.

– Это капитуляция, сынок, – подтвердил адмирал и в этот момент стал совсем похож на глубокого старика.

– Ви ест лейтнант Маккаферти? – спросил один из немцев, тыча пальцем в какие то списки,

– Да, это я, – ответил Дэн,

– Тогда вы пройти с нами… ….

Военно-транспортным бортом С-130, в наручниках и ножных кандалах их команду из более чем пятидесяти пилотов отправили в Вашингтон. Когда в аэропорту имени Кеннеди они через рампу по опущенному пандусу выходили на бетон летного поля Дэн вдруг увидел, что их снимают на совершенно допотопную кинокамеру…

– Вы видите, как эти воздушные пираты, теперь имеют совершенно понурый, и даже побитый вид… Вот они – американские разбойники, привыкшие творить безнаказанную расправу над мирными городами Европы… Теперь они притихли предвидя неизбежность наказания…

С самого Западного фронта -…всегда ваши – лейтенант Отто Оппельбаум и оператор Хуго Цемский, – добавил от себя военный корреспондент в уже выключенный микрофон…

8.

В старинном замке на берегу Влтавы президент Чехии Травел принимал русских генералов. Среди прочих командиров войсковых соединений на приеме был и Олег Снегирев. Впрочем, здесь его знали как Ольгиса Фогеля, командира дивизии "Петр Великий". После десерта, когда подали ликеры и кофе, Травел предложил Олегу пройти в его кабинет.

– Пятнадцатый век, обратите внимание на эти гобелены, это гордость президентского дворца, таких нет и в Версале, – говорил хозяин кабинета, предлагая гостю сигару.

– Да, да, хотя в Версале мне и не доводилось бывать, – ответил Олег с усмешкой, – да ведь вы и знаете, что по договору с Германией, Франция входит в их зону деамериканизации.

– Конечно, оберфюрер!

– А хорошая сигара, господин Президент, поздравляю!

– Это настоящая Гавана… Сам старина Фидель подарил мне этот ящик "Ромео и Джульетты".

– Хо, хо! А я вспоминаю мою студенческую юность в Ленинградском тогда еще институте инженеров путей сообщения…

– Так вы инженер – путеец? Участливо переспросил Травел,

– Не совсем, я не прямой железнодорожник, а скорее сопутствующий специалист, факультет что я заканчивал, это электроника и вычислительная техника, таких специалистов готовят практически все ВУЗы… Но я не о том, вот сигары тогда были совершенно доступной роскошью, и при стипендии в тридцать пять рублей, мы частенько позволяли себе эту радость… Был даже такой магазин на метро Горьковская – Кубинский табак, там были и сигареты Лигерос, и сигареты Партагас из сигарного табака… Превосходные, надо сказать сигареты, если к ним по настоящему привыкнуть, гораздо лучше той болгарской Шипки или Солнца!

– Да, я тоже помню это время, тогда в Чехословакии было сложно достать американские сигареты, но было много болгарских – Стюардесса, Джебел…

– Ах, Джебел! Я с них начинал… – лицо Олега озарилось блаженной улыбкой…, – но знаете, господин Президент, я в связи с воспоминаниями о счастливой поре студенчества вспомнил вот еще о чем: год когда я поступил в институт – это был тот самый шестьдесят восьмой… Прага. Наши танки… И все то, что интеллигенция потом назвала растоптанными надеждами на смягчение имиджа коммунизма.

– Да, да… Это было очень важное для наших стран время, – согласился Президент.

– И вот, в институте тогда, а вы можете понять взволнованное и трепетное состояние вчерашнего школьника, только-только оторвавшегося от пуповины своей мамы-десятилетки, и вдруг вошедшего во взрослую жизнь, так вот, в институте, едва мы пришли туда в сентябре, первое что мы – первокурсники увидели, это огромный плакат возле деканата извещающий всех студентов об исключении из института студента второго курса Нарциссова… Я на всю жизнь запомнил эту фамилию…