Целитель 12
Шрифт:
— Вопросов нет, товарищ генерал-полковник! — отчеканил Почтарь.
«Но будут, — подумал он. — Потом…»
Понедельник, 20 февраля. Утро
Московская область, Шереметьево
Пепельная хмарь с ночи копилась над головою, затаривая небеса. Ранняя весна спозаранку…
Алое солнце, вскатываясь в зенит, будто растворилось в тучах — зоревые лучи угасали в грязно-белесых клубах, помалу набиравших угрюмой синевы. Нервные порывы
Натужные хлопья мокрого снега испятнали бетонные плиты аэропорта, да оставили косые росчерки на стеклах прозрачных стен. Вот и все осадки.
Выдохлись кумулюсы, и будто застеснялись своей немощи — расплылись тихонечко, уступая место солнечной ясности.
— Погода шепчет, — улыбнулся я, тиская Риту.
— Пап! Па-ап! — возбужденно подпрыгивала Юлька. — Мы на настоящем самолете полетим?
— Полетите, — заверил я чадо.
— А ты? — карие глазенки захлопали чудными ресницами. — Ты один, что ли, останешься? Без нас?
— Я потом к вам… Приплыву! Будете ждать?
— Ну, конечно! — возрадовалась доча. — Да, мам?
— Да, — Рита с улыбкой притянула к себе девочку, изнывавшую от впечатлений.
— И ты со своей? — прозвенел за спиной смеющийся голос Инны.
Я обернулся. Молодая женщина в элегантном пальто стряхивала с волос растаявшие снежинки, держа сына за руку. Подросший Васенок покраснел, и его ладонь рассталась с маминой.
— Здравствуйте, — сказал он мужественным голосом. Ну, так ему казалось…
— Привет, — улыбнулся я, и подумал: «В пятом классе уже…»
Мне было сложно рассудить, какие отношения нас связывают. Что за нити между мной и сыном нужно протягивать, а о каких лучше умолчать?
— А-а, и ты тоже? — рассмеялась Рита, оживленно блестя глазами. — В одну школу будете ходить! Да, Вася?
Мальчик стеснительно кивнул красивой тете.
— Ты тогда проследи, чтобы Юлю не обижали! Ладно?
— Ладно!
Сощурившись, я осмотрелся. Боярский, Видов, Крамаров стояли в сторонке, окруженные галдящей толпой, и раздавали автографы. Проклова шушукалась с Аней Самохиной и Наташей Гусевой, а многочисленная съемочная группа всё подкатывала и подкатывала огромные чемоданы, сумищи, кофры…
С изяществом циркуля стремительно прошагал Гайдай, сражаясь с ярко-красной «аляской». Он то ли натягивал ее, то ли пытался снять.
— Миша, приветствую!
Я с почтением пожал правую костлявую кисть нашего классика.
— Здравствуйте, Леонид Иович.
— Ваша бесценная супруга — настоящий клад! — стал уверять меня режиссер, отчаявшись попасть левой конечностью в зловредный рукав. — Мало того, что Рита прирожденная актриса, спортсменка, комсомолка и просто красивая женщина, она еще и муза! Весь фильм теперь станет другим!
— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался я, поглядывая на музу, чьи щеки заметывались румянцем.
— Во-первых, ее героиня больше не Лида Арькова, — горячо толковал Гайдай, — а Лита Сегаль!
— Да это мою однокурсницу так звали, — робко вмешалась Рита, — она откуда-то из Белоруссии…
— Главное, что звучит! — воскликнул Леонид Иович, и произнес, словно
пробуя на вкус: — «Лита Сегаль, расхитительница гробниц»! Каково?!— Это не я, — зарумянилась девушка, — это Мишина идея…
Мне сразу пришел на ум давний пересказ голливудской картины про Лару Крофт, еще не снятой в этом времени. Надо же, запомнила…
— Снимайте скорее! — широко улыбнулся я. — Хочется же посмотреть!
— Осенью, Миша! — хохотнул Гайдай. — Осенью!
Бархатно ударил гонг, и чувственный женский голос разнесся по гулкому залу:
— Объявляется посадка на рейс номер триста тридцать три «Аэрофлота» Москва — Шеннон — Гандер — Гавана. Пассажиров просим пройти к терминалу номер два…
— Товарищи! — возопил режиссер. — На посадку! Паспорта, билеты…
И актеры шумною толпой двинулись за Гайдаем.
Наскоро потискав Юльку, я сунул Рите в карман энную сумму в долларах, журча:
— Будете по два часа скучать в Ирландии и Канаде, так хоть пирожочком угоститесь… Гамбургерчиком…
Бесценная супруга ощупала купюры, и сделала большие глаза.
— Ну, ничего себе — пирожочком!
— Пригодится в хозяйстве!
Рита с чувством меня поцеловала, а Юлька никак не могла дотянуться. Пришлось самому наклоняться к подставленным губкам.
— Чмоки-чмоки, папусечка! — запищала девочка, и обе красавицы поспешили вдогонку за киношниками. Секунда — и все перетасовались.
Проклова с Видовой что-то с жаром внушали Рите, Самохина сюсюкала с Юлей, но тут мой сын взял сестричку за руку, и та не стала вырываться.
А я глядел им вслед, и грустил. Бывает со мной такое, накатит иногда печаль. Что толку изучать время, когда нет сил замедлить его беспощадный бег? Вот, уже тридцатник разменял…
Хотя, мне ли жаловаться? Что ни говори, а моя «новая» жизнь удалась — яркая, временами бурная, переполненная событиями, подчас странными и удивительными. Чего тебе еще, старче?
Мои губы искривились усмешкой. Житие далось мне дважды, но как же иногда хочется, чтобы трижды! Смешные эти попаданцы… Угодят в свою юность, и радуются — о, сейчас мы все глупые ошибки исправим! А толку?
Вот, вроде переписал я свою биографию, учел все промахи… И тут же допустил новые! Меня, например, до сих пор точит произошедшее с отцом. Устал уже убеждать совесть, что невиноватый я! А она все равно грызет…
Неудивительно, что достает порой слабовольное мечтанье — дожить бы до две тыщи восемнадцатого, встретить бы снова Лену с Наташей… Пусть бы еще разочек закинули в прошлое!
Заломив уголок рта в злой иронии, я медленно приблизился к прозрачной стене — белые авиалайнеры медленно катились под гул турбин — горячий воздух дрожал и свертывался за оперением.
Белоснежный «Ил-86», готовый улететь на Остров Свободы, еще цеплялся за телетрап-гармошку. Моим девчонкам не увидеть любезного их сердцам «папусечку», но я все равно дождусь улета.
И развалился на диванчике.
Я не знал, что мне делать, как быть с Васенком. Встречались мы очень редко, но всякий раз я чувствовал — мальчик рад мне. Однако раскрывать тайну его рождения было нельзя. И что тогда? Ждать?