Целитель

2

Приводя в порядок записи, я еще раз пожалел о том, что не могу рассказать больше. Но даже этот необходимый запрет уже не воспринимался как нечто травмирующее и безысходное. Если нельзя говорить о сохраненных методах борьбы со злом, о практиках их применения в прежних цивилизациях, о том, какими трудами они достались нам, – всё равно остаётся Слово, обращение к которому не запрещалось. Не упоминание же о чудесном и тайном существенно проясняет значение таких записей для человека обыкновенного, они просто ему показывают различные пути исцеления и пытаются показать на примере, что истинным Целителем является он сам.

Ах, если бы мы вовремя записывали то, что диктуется свыше: количество добрых талантов прибавилось, на посредственные строки никто не обращает внимания, а бездари пишут только для «очень близкого круга друзей». Мечтания… Нынче всё происходит с точностью «до наоборот». Литератор напуган, разбит, бесправен и нищ. И даже те, в кого Создатель вложил свою «искру», прельщенные вознаграждением, действуют против него, восхваляя злобу и порок. Их стараниями это стало нормой. Бедные авторы! Если даны вам способности, даже продаваясь, даже говоря о низменном в человеке, не забудьте упомянуть и о том, как их преодолеть, расскажите о прекрасном в людях. И тогда таких, которые готовы пожертвовать всем ради ближнего, прибавится в разы. Восхваляя порок, вы уменьшаете количество готовых следовать по пути добра и справедливости.

Добро всегда работает в экстремальных условиях, оно всегда нацелено на благо тех, кто еще способен вернуться в свой истинный облик. А потому нам нельзя ожесточаться душой. Нельзя ставить всё человечество на одну доску и каждому отдельно говорить: ты – подонок…

_________________________

После слов Тины о том, что «регенерация тела занимает совсем немного времени», я старался отучить себя удивляться чему бы то ни было. Теория и практика в ее имении показали наглядно, сколько времени и сил уходит на подготовку, казалось бы, уже сформировавшейся личности, понюхавшего порох бойца. А ведь «учеба» продолжается, идет она через подсознание – в форме видений и снов, и она не имеет границ.

Появление Андрея не стало для меня неожиданностью, как таковой, оно могло означать лишь то, что мы стоим накануне незапланированных событий. Несмотря на многовековой опыт борьбы с тьмой, готовых рецептов у нас всё равно не существует: события развиваются с невообразимой быстротой, каждая ситуация требует отдельного решения. Надо его только найти. Вот я и пытался.

Все прежние новости меня уже не интересовали. Я собирал таинственные случаи, загадочные происшествия, связанные со столицей, за которыми могли скрываться знамения. Мне важно было предугадать, где и как тьма нанесет свой очередной удар силами Проклятой Сотни. Но я уже точно знал, что это еще не самое жуткое, что может произойти.

3

И вновь я оказался у стены Лесной Обители, она меня влекла и манила. У нее я старался получить ответы на многие вопросы. И вновь припал к ней…

… И мне стало тепло. И лёгкими толчками в моё сознание стали вливаться мелодичные звуки, которые сплетались в воздушную мозаику. И в ней были все основные знания человечества, языком понятным для каждого.

Но чувствовал, что за спиной…

Все фибры души вопили о том, что нельзя поворачиваться и смотреть, но я знал, что надо. И повернулся. И меня ослепило искрящимся, невозможно чистым снегом, осыпало колкими ледышками, бродящими в воздухе.

Теперь моему взору предстала иная картина, в ином времени.

Я точно знал, что сейчас январь 1238 года. Дремучий лес расступился, образовав широкий путь, тянущийся с юга на север. Снег на нём был истоптан, прибит, испещрен многими подковами, полозьями саней. А по обочинам пути, ведущего во Владимиро-Суздальское княжество, скорбными метами чернели заиндевевшие кресты.

Черная Орда прошла здесь совсем недавно и отзвуки ее прохождения, казалось, пропечатались в морозный воздух, и теперь гулко отдавались в лесной тишине – скрипом бесчисленных повозок, конским ржанием, стенаниями и плачем полонников. Плотной стеной с юго-востока надвигался удушающий дым, а горизонты багровели широкими всполохами пожаров.

По самому светоносному государству средневековья ударила вековая Тьма, в прямом и переносном смысле, во множественном числе. Ведь недаром самое крупное войсковое соединение ордынцев именовалось «тьмой» – десять тысяч.

… Глухая тишина леса огласилась победными криками, мимо протрусило десятка два всадников. К седлу каждого был приторочен мешок, в котором позвякивала добыча. Видимо, напали на весь и пограбили смердов, теперь догоняют своих.

Я – Светозар, кузнечных дел мастер, жил в Рязани. Между Южными воротами и Успенским собором располагалась моя мастерская и небольшая изба. Жена, двое детей… Но всё это в прошлом. Теперь я – один из уцелевших защитников стольного града, пробираюсь к Владимиру, потому что уверен: именно там будет дан решительный бой пришельцам.

На мне воинское снаряжение и рысий тулуп, который остался от подмастерья Евсея. Догнала его ордынская стрела. Мы вместе отражали врага на стенах Рязани, потом хоронились по лесам, уходя от павшего града.

Голодно было и холодила кольчуга, но снимать ее я не помышлял, памятуя о лихом времени. Притаясь за широкими сосновыми ветвями, покрытыми крупными гроздьями снега, я проводил глазами конных ордынцев, и только тихо подвывал от бессилия. Пути вперед нет, повсюду враги, а до Владимира еще верст двадцать. И на всем пути, которым я проходил, только сгоревшие избы, порубленные, заледеневшие тела, оскверненные храмы. Эх, встретить бы своих!

И словно мне в награду за лишения последних дней, с той стороны, куда ускакали грабители, стали доноситься испуганные вопли – вопили не по-нашему. Я выхватил меч и ринулся на дорогу. «Неужели свои?» – стучало в голове тяжким молотом. Навстречу мне стремительно нёсся мохнатый всадник, его глаза округлились от ужаса, он, видимо, забыл про собственное вооружение, про недавнюю «удаль», когда грабили и резали урусутов лесной деревни, и теперь хотел только побыстрее умчаться от страшных «мангусов». Кратким оказался его нынешний поход на север: русская стрела вошла в затылок, а вышла из горла. Он стал хрипеть и заваливаться набок, а я успел схватиться за уздечку и остановил коня.

– Тихо-тихо, – сказал ему, похлопывая по шее. – Тихо, лошадка…

– Чего застыл? – крикнул молодой, вихрастый, с луком наизготовку. – Тебя чуть не подстрелил заодно… Веди коня!

Он мотнул головой туда, где рязанцы – мужики и ратники вперемешку – заканчивали расправу над мунгалами. Сам стал обыскивать труп, снимая с него меч и колчан, расстегивая кожаный пояс, плотно чем-то набитый.

Снег был красным от ордынской крови. Никто не ускользнул.

– Хлипки они, оказывается, когда сходимся лоб в лоб, – доверительно сказал мне кряжистый мужик в нагольном тулупе и собачьем треухе. – Но страшны своими луками и единством. Ничего, – добавил, вроде бы как сам себе, – мы тоже научимся.

Ко мне подошел ратник среднего роста, широкоплечий, в полном воинском облачении, видимо, вожак.

– Ты кто будешь? Откуда взялся? – спросил сочувственно, видя моё посечённое лицо и прорубленную на груди кольчугу.