Целитель

С тех пор виделись мы редко, да и то мельком, случайно встретившись в городе. Мне передавали, что Иван сильно запил. У него не срослось с новой семьёй. Слышал, что уехал к себе на родину. А потом – погиб жуткой, мученической смертью, застряв в срубе колодца, когда ночью пошёл за водой.

С тех пор точка жжения во мне разрасталась, я не забывал о том, как практически выгнал пришедшего «побыть среди родных» бывшего мужа моей старшей сестры, который одно время был мне братом, образцом широты русской души, мужественности и чести.

Однажды я пришёл к его дочери – моей любимой племяннице Светлане, пришёл выпивши, и стал честно каяться, рассказывая о том случае, и постоянно плача. Она слушала меня, словно окаменев. А её сын, ещё совсем маленький, вдруг сказал, заботливо поглаживая меня по голове:

– Дедушка, не надо так скорбеть, он ведь простил тебя давно…

И было мне видение с папой… Я хорошо запомнил его окончание.

«Кто-то, не отец, уходя, потрепал меня по плечу. Прошелестели слова: «Как-нибудь, когда-нибудь мы схлестнёмся в чудесном краю». Одно из его любимых слов – «схлестнёмся». Это был Иван Головин. И мне стало ясно, почему он приходил с папой: ему всегда была небезразлична моя судьба, он считал меня поэтом, признавал во мне Дар.

Они встретились там, потому что уважали друг друга здесь. Их уход из этой жизни произошёл почти в одно и то же время. Отец попросил за меня? Значит, Иван простил на самом деле.

Но откуда было знать об этом крохе? А ведь точно знал!

Видимо, ему хорошо передались паранормальные способности, которыми обладала его мама, она могла видеть духов. Этим же, с недавних пор, отличалась и моя дочь. Ничто не приходит просто так, всё влечёт за собой продолжение.

… Он пришёл издалека. Взгляд чист и ясен, аккуратно причесаны соломенные волосы, одет в любимую светлую рубаху и чёрные брюки.

– Здорово, братка, – сказал отрывисто, но приветливо. – Как живёшь-то?

– Да живём помаленьку, – ответил я, протягивая руку. – Как ты?

– Да в порядке, – ответил Иван. – Заглянул на огонёк. Можно?

– Да, – горло перехватило рыданием. – Конечно, будь дома, проходи, располагайся…

– Что с тобой? – спросил он удивлённо. – В себе ли?

«Окающий» вятский говорок, резкие движения, будто всё время настороже. Несомненно, это Иван. Но я ведь понимал, что этого быть не может.

– Ваня, – сказал я, – ты ведь недаром пришёл. Ты мне даёшь возможность исправить тот случай?

– Какой случай? – весело переспросил он. – Всякие бывали случаи, и будут ещё всякие. Ты знаешь, я не памятен на такие вещи. Многие меня пинали и гнали, а теперь я чист, абсолютно спокоен. И тебе советую забыть о том худом, что происходило, а помнить только хорошее. А ведь и оно было, особенно в первые годы жизни со Светланкой. Я так её любил, что даже дочери дал такое же имя…

– Я помню это время.

– Правда, потом всё порушилось, стало неродным и незнакомым, и виной всему я сам, – вздохнул он. – Вымаливал прощение… Но как его вымолишь, если жизнь её я покалечил основательно?

– Она давно тебя простила, а дочь тебя любит и помнит до сих пор.

Горло перехватил спазм.

– Ваня, у тебя такой замечательный внук!

– Я знаю, – сказал он, и лицо мгновенно осветилось. – Да, братка! Я всё теперь знаю… Самое поганое во всей этой истории именно то, что я понимал, как ей со мной плохо и сознательно шёл на все эти нелады, чтобы появилось основание со мной расстаться.

Он легко встал с кресла и прошелся вдоль комнаты.

– Неправедно жил я, Лёшка, ой, неправедно! Как тяжко порой бывало мне! Да что теперь-то об этом? В том срубе прежний Иван исчез навсегда… А чуть погодя и батька твой пришёл, и со своими стариками я там встретился. В смерти мы становимся едины, в жизни, к сожалению, это невозможно.

– Я тебе верю.

– Переночевать-то пустишь? – хитро улыбнулся Иван. – Целая вечность прошла с тех пор.

– Как сказал один умный человек: Вечность – это не так уж много. Но всю эту Вечность…

– Не надо, – ответил он. – Я вижу и осознаю. Пустое. Забудь. У тебя есть, над чем подумать, потому лишние волнения не обязательны.

Он провёл раскрытой ладонью у меня над головой. Вспыхнул короткий огонь и тут же погас.

– Теперь полегче тебе станет, – сказал Иван. – А мне пора. Прощевай!

Опять перед глазами полыхнула огневая завеса.

– Тебя с собой не зову, рановато еще, да и здесь на тебя кое-кто серьезно рассчитывает, – донёсся голос, как будто во мне. – Но если бы ты знал, как там хорошо: злобы нет, ненависти нет, завистливости и предательства нет… Настоящий человек там живёт. А здесь он только сражается. Удачи тебе в бою!

Видение ли было? Сон? Но с тех пор уже «жжение» стало постепенно угасать, превращаясь в обычную болевую точку.

«Мы отправляемся в страну удивительных отражений, абсурдного и парадоксального, перевернутого и мерцающего. Точка зрения «или-или», «да-нет», «светлый-темный» теряется здесь в единственной форме «всё возможно». Поэтому мы связываем сегодня волшебство с обманом, с введением в заблуждение и трюкачеством. На самом деле эти обманы являются лишь обманами нашего ограниченного сознания».

Хольгер Кальвайт

ВСТУПЛЕНИЕ 12

В плену стихий… Когда дерзновенно и завораживающе они вторгаются в наше бытие и притупляют сознание; когда звучат немолчным стоном, исторгая пугающие мелодии, и ты невольно начинаешь понимать, что попал в какую-то дурную стихию, либо совсем не понимаешь: где ты? Летают по небу клочки снега, властные порывы ветра распоряжаются ими, швыряя в поздних прохожих и норовя залепить глаза.

Мысли начинают сбиваться с привычного хода, тоненький свист медленно заволакивает содержимое головы.

Не спотыкаться, не вихлять, просто осознавать происходящее.

Невозможно.

Ход жизни несоизмерим с желаниями человека, иначе во всей Вселенной станет происходить то же самое, что наполняет несчастную Землю.

Перед нами – темнота, за нами – полумрак. Как двигаться вперед?

Во тьме – тёмным, в буйстве – сумасшедшим, в горниле – обжигающим?..

Не всё так просто, не всё укладывается в привычные рамки. Мы – лишь гости, хамоватые гости, которые вдруг решили, что малое может овладеть большим, что земля попала во власть человека.