Целитель

Нет, конечно, нет, в её словах для меня затаилось нечто новое.

И не скажу, что совершенно новое, но – звучащее по-иному.

5

В теологии я не силен, в экстрасенсорике – тем более. Но Слово…

Это всё о Слове.

Опять о Слове.

О Слове, в котором я считал себя докой. Я думал, знаю о нём ВСЁ.

Или очень много.

Оказывается, и здесь меня ждало разочарование.

И здесь я был почти пустым местом.

А ведь в городе, да и в области я – не из последних писак.

Кто не согрешает в Слове, тот самый совершенный, могущий обуздать и всё тело.

Как вам это выражение, уважаемые «плясуны на фразе, торгующие пафосом»? А уж сколько раз «согрешившие в слове», можно со счета сбиться.

И где уж нам до «человека совершенного», дорогие коллеги?

И почему мы всё время ищем его не там, где он есть?

А где он есть? Кто знает?

Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков…

Вот и выходит, что Слово – всему начало и всему конец. Слово, которое, как оказывается, и есть дело!

Самое странное во всём этом то, что человек, не имеющий никакого отношения к письму, заставил меня иначе посмотреть на Слово.

Словом возвышают и унижают, возносят и низвергают, приводят в восторг и ужас… Словом лечат и калечат.

Раздумья, раздумья…

Где им начало?

Где их конец?

Зачем всё это? И кому в мироздании стало легче от того, что моё душевное равновесие пошатнулось и грозит исчезнуть навсегда? Кому моё существование вообще может как-то мешать и чем-то грозить?

6

Воспоминаний в этот день было предостаточно, я ими жил.

О чём-то вспоминал с удовольствием, о чём-то с негодованием, о чём-то со стыдом.

Стыдно было восстанавливать в памяти свою физиономию, когда я изображал эдакого убитого работой журналюгу, которого все домогаются, а он отбивается от предложенных тем, выбирая на вкус.

Стыдно было вспоминать снисходительность, с которой я выслушивал Йен. А она продолжала говорить, хотя видела, что цели не достигает.

Одного не пойму, почему она тогда не отвернулась от снобствующего субъекта?

Каким вдохновением горели её глаза, когда она рассказывала о поездках в Боровое!

– Идешь по лесной тропинке, подставляешь лицо солнцу, насыщаешься его энергией, добром, светом. Мне хорошо! Мне никого и ничего не надо. Только я и природа. Только она восстанавливает мою энергетику, солнце насыщает, делает сильной и даёт возможность принимать в себя негатив пациентов. А они, в большинстве своём, приходят с такой чернотой в душе! Моя задача – избавить их от этой черноты. И вот, помимо всего прочего, чтобы ускорить процесс восстановления их энергетической оболочки, я им рассказываю о речке, соснах, траве, солнце… Словом, о том мире, в котором я живу всегда.

Она живёт в созданном ею мире, и он не материален. Она сама сотворила свой мир и пребывает в нём по необходимости, независимо от времени года. Он светится в её глазах. Первоздан и не тронут цивилизацией.

Какие помыслы, такой мир.

Её мир – солнечный, сплетенный из узоров добра и справедливости. Она делится этим Миром с другими людьми, пытаясь заронить в их душах хотя бы его часть, которая способна исцелять.

И даже если не исцелить, то человек просто узнает, что он – этот Мир – существует, что есть не только секс, алкоголь, наркотики, а ещё что-то красивое и светлое, насыщенное яркими красками и, увы, большинству пока недоступное.

На меня Йен растратила столько сил и времени. Зачем? Не знаю.

Я могу пойти только от «наверное». Наверное, она узрела во мне столько грязи, неуверенности в себе, своём завтрашнем дне. И это, несмотря на видимое благополучие.

Мне и самому стало казаться, что не всё так хорошо. Я пытался вывести некую формулу боязни. Чего я боюсь? Оказалось, многого.

Я всегда боялся:

– несчастий с моими детьми и другими родными;

– подножек недоброжелателей, друзей;

– измены;

– финансовой неустроенности;

– глупости, подлости людской;

– многого другого.

Она пыталась вселить в меня уверенность, но так и не достигла цели.

Она говорила, что всё плохое кроется внутри нас и только в нас, что все перемены надо начинать с себя.

Представляешь, когда это пойдёт по цепочке – от человека к человеку, как быстро может измениться ситуация. Каким может стать мир в короткие сроки!

Когда-нибудь обязательно станет. Но выправляться ситуация начнет после того, как неизмеримо возрастет число Целителей Мира.

Может быть, и я смогу стать хотя бы проводником их идей? Кто знает.

Но почему я? Других много. И не менее, а более достойных, ждущих своего часа.

Ибо, во все времена, на всех континентах рождаются одинокие люди, которые с их бескорыстностью, правдивостью, человеколюбием, непротивлением, добротой, напоминают обитателей иных миров, где давно забыты распри, зависть, корысть, насилие. И они, наверное, не понимая, где находятся, начинают втолковывать здесь – обычные для них, но непривычные, а порой и враждебные нам, истины. Они не понимают, за что их начинают гнать, преследовать и бить.

И все кончается казнью.

А потом их возводят в ранг святых.

Нет, любезный щелкопер, её помыслы чисты так же, как чисты и бездонны её глаза.

Я вспомнил, Йен никогда не кричала, даже не повышала голос. Она вначале просто говорила, а потом, видя, что до меня не доходит, терпеливо пыталась объяснить, как глупейшему из глупых.

Чистые помыслы творят чистый мир! Искаженные – разрушают. Прежде всего, самого человека. Потом всё вокруг него.

А я со своим прагматизмом добавил:

– Чистые помыслы творят чистый мир, грязные помыслы творят грязный мир. В этом суть, в этом истина. Не сможете вы, даже профильтровав грязь, сотворить из неё чистый снег. Он всё равно будет серым или даже черным.

– Истина, говоря фразой одного из любимейших тобой персонажей Михаила Афанасьевича, на данный момент заключается в том, – с грустной улыбкой сказала Йен, – что у тебя болит голова, и ты вспоминаешь, есть ли в ящике таблетки. Оставь, пожалуйста…Твои головные боли не таят в себе опасностей. Это просто утомлённость, порождённая твоим неумением расслабляться и отдыхать.