Цена его любви

Всему в глаза привык смотреть. Первым вызов бросать и брать свое.

Всю жизнь.

И теперь, блядь, — будто марионеткой на ниточках долбанных себя ощущаю.

Пыльным мешком, который и может только валяться в углу и ждать, пока что-то случиться.

А я все шаги на десять вперед привык рассчитывать.

Сам схемы строить.

Действовать, блядь!

Ледяные струи только больше жара, больше ярости подливают. Будто котел переполняет. Еще немного и взорвет.

— Лютый, — набираю сразу же, как выходу из душа. — Хватит, отсиделись уже, пока я под подозрением был и полную власть принять не мог. Действовать пора. Уже.

Глава 21

Дан Лютый сжал зубы и, как бы ему не хотелось держаться всю собственную дальнейшую жизнь в стороне от всего того дерьма, с которого мы начинали, все-таки начал действовать.

Правильно и жестко. Так, как поступил бы сразу я или любой другой на нашем месте, если бы меня не подставили с этим ножевым Грача. Если бы не тень подозрения, которую на меня кинули, вполне сознательно, все так бы и было с самого начала.

Открытой войны не начали. Да и смысла нет.

Но хватали людей.

Не главных, не тех, кто возглавляет определенную часть того, что под собой уверенно держал Назар.

Подручных. Приближенных.

Тех, кто мог дать ниточку. Помочь дать выход.

Других вариантов нет. Нужно только так. Жестко. И уверенно.

Без беспредела. Без пальбы налево и направо, — это, без доказательств, было бы уже просто чистым мародерством и просто тупой бойней, которая ни хрена бы не дала, кроме того, что и нас бы завалили на один щелчок. И все, что годами выстроено и налажено вышло, вместе с нами бы рухнуло на хрен. Тогда никто бы больше не поднялся. Такие руины восстановлению не подлежат.

Да и целью у нас было другое.

Первым взяли, конечно, человека Грека.

Допрашивали у меня, в таком тайном месте, которого и на картах Грача не было. А сколько их еще, таких мест?

Ни хрена не выпытали. Ни хера не добились.

И о том, куда Грек уходил той самой проклятой ночью, тоже.

Но у себя оставили, в подвале, даже почти не на последнем издыхании.

Если за этим реально стоит Грек, пусть понимает, просто так не обойдется. Пусть чувствует, — пусть все ощутят, не только он. Мы дышим в спину. И мы — ни хера не расслабились. Ударим в любой момент. На максимум ударим.

После — очередной схрон.

С новой пальбой. С новыми, блядь, ранами и кровью, которую опять, как в юности дурной, хмельной и нарванной вместе смешиваем. На четверых уже. Тигр хоть и не с нами поднимался, у него путь другой, далеко от нас всех был, а идеально вдруг встал в нашу тройку. Не промахнулся Морок. Ни с другом, ни с партнером. Ни разу не промахнулся. А мне казалось, с таким вырасти вместе надо. Но нет. Как-то настолько сплоченно и слаженно все получилось, как будто Тигр всю жизнь был одним из нас. Без слов все понимаем. С полужеста друг друга подхватываем.

Только вот снова — одна пустота.

Ни хера не нашли, ничего не услышали, не выяснили.

— Влад! — рука Лютого перехватывает мою, летящую в косяк очередного подвала, в котором снова нет ни Регины, ни каких-то, хоть малейших следов или наметок.

— Найдем. Землю на хрен, перероем, а найдем.

— Херня, что время другое, Влад, — к нему присоединяется Морок.

Встает рядом, тяжело опуская руку на мое плечо.

— Херня, брат. Мы, если надо, и правда все кровью зальем. Всех схватим. Этикет, цивилизация, бизнес, — блядь, мы за это держаться не будем, если так карта выпадет. Не будем этикетами баловаться. Поверь, я знаю, что это такое — терять своих. Знаю, брат. Никакой бизнес, никакие бабло и власть этого не стоят. Ничего на хрен ценности не имеет, когда своих теряешь.

— Мы люди в первую очередь, Север, — Тигр опускает руку на второе плечо. — Люди, пусть и за всеми этими костюмами и бабками. И именно того, когда человека своего теряешь, никогда себе не простишь. Я в деле. Я если надо, вторую бойню прямо здесь, в столице устрою.

— Мы не остановимся, брат, — кивает Лютый, откупоривая флягу, передавая мне. — Мы тут на хрен все с землей сравняем. Все потеряем, то Регинку твою найдем. Слово мое.

И мы снова на самом деле ничем не изменились.

В пыли и гари. В запахе пороха горьком.

В оборванных, пусть и запредельно дорогих шмотках.

И знаем, — только собственная сила — одна она лишь в нас и есть.

И как в юности оборванной и лихой, злой, — вот снова по схронам, под пулями ползаем. И хрен знает, как и тогда — выгребем или нет.

Ничего на самом деле почти-то и не изменилось. Дороже только стало. Да масштабнее. А по факту — все тоже самое. Уровень другой, людей больше. Но таких, настоящих, которые рядом и на все с тобой пойдут, до самого конца — таких единицы. Практически и нет.

И только вот это важно. Все остальное — чертова проклятая мишура. Которой хоть и владеешь, да как бы она тебя и не сгубила.

И чем бы не владел, — а все богатство наше, блядь, одно. Люди, которые рядом. И ни хера на самом деле больше.

Только ни хрена эта сила может и не помочь.

Можем все с землей сравнять — и труп Регинкин получить в пакете мусорном.

Тот, кто решился, готовился явно давно и очень старательно. Ему империя нужна, а не развал и война с взрывами и крахом по всей столице.

Шатаюсь, как пьяный, возвращаясь домой. Еще затемно.

Где эта сука? Из каких углов следит, за нами смотрит?

Да и я хорош.

Девочку свою тоже напоказ выставил. Нельзя было иначе. Тогда — нельзя.

Но урод тот, что Регину выкрал, ее хорошо рассмотрел. Прекрасно заметил.

Я ведь и для него тем, что с ней все это время рядом, что у себя поселил — тоже будто на блюдце поднес.

И вроде под охраной. Надежнее некуда.

И в доме собственном моем, куда не пробраться.

А все равно, Даша сейчас — чистая мишень.

И я сам будто для урода этого, что как невидимка, как сквозь землю провалился, ее сейчас на самое видное место собственными же руками и выставляю!

Швыряю изгвозданную одежду прямо на пол кабинета.

Смываю кровь с лица, обтираю гарь.

Привычно.

Так привычно, будто и годы не пролетели.

О тихой, блядь, спокойной жизни мечтали мы когда-то, лихие пацаны. Что всех нагнем и заживем по-человечески!

Зло берет. Судорогой лицо искривляет.