Цена его любви

Все слова, все, как мы встретились, — неважно.

Даже тревога ушла, отступила.

Еще дверь не раскрылась, а я уже знала, чувствовала — сейчас войдет. Запредельное что-то. Абсолютно нереальное. Так не бывает.

Но внутри будто разлилось тепло, и сердце дернулось. И сразу, уже знаю — Влад где-то рядом.

Будто души наши просто чувствуют друг друга.

Замерла, когда вошел.

Ощущение нереальное. Снова и снова.

Как будто наполнили меня чем-то удивительным, волшебным, настоящим — в один момент.

Прикоснулся, — и я будто рассыпаюсь на тысячи осколков. Будто растворяюсь и сама вот этим светом звезд становлюсь. Вместе с ним. Соединяясь в чем-то невозможном.

Не надо слов.

И каждое его касание — самое важное.

Это больше, чем все слова на свете.

Это магия, в которой мы сливаемся в одно.

И так мучительно, до боли это важно, что на кончиках пальцах это ощущаешь.

Они немеют. Они горят. И только одна потребность, — задохнуться в нем. Переполнившись по максимуму. До самого края.

Что можно сказать? Спросить, как дела? Сказать о том, что чувствуешь внутри?

Каждое прикосновение говорит здесь больше.

Так пронзительно, так ярко, что не нужно никаких слов. Только дышать. Только скользить руками по коже. Душу всю вкладывая. Вкладывая саму себя, все чувства свои прямо в него перегоняя.

И ощущать, как его отклик, как свет этот звездный, входит прямо в меня. Он душой будто входит.

Жадно. Жадно и нежно. Отдаваться и захлебываться им.

Будто знакомясь поначалу. Будто стараясь не нарушить, не потревожить что-то тихое, такое важное, что зарождается сейчас и может разрушиться в любой момент.

Пока не срывает. Пока не чувствую, как разлетаюсь на осколки. Пока это что-то, связывающее нас без слов не становится огромным. Оглушительным. Одуряюще мощным.

В пламени внутри. В сумасшедшем блеске его глаз.

Раздирая нас обоих на части. И срывая все заслоны, все оболочки. Болезненной потребностью вбиваться, стать одним, раствориться и вобрать. Его. Его насквозь.

— Кричи, Даааша.

И я кричала.

Кричала, срывая горло.

Будто разрываясь вся.

Когда ласкал языком мой изнемогающий клитор. Когда вбивался бедрами с оглушительными хлопками. Жадно, как изголодавшийся зверь.

Я кричала, ощущая внутри тот самый голод. Ту самую потребность заполниться им до предела.

Кричала, обламывая о стекло ногти, когда вонзался все яростнее, все сильнее.

Судорогами исходя от этой ненасытности.

От его крика, сливающегося с моим.

Пока не повалилась, все еще дергаясь, все еще дрожа всем телом, прямо на подоконник.

Чувствуя себя совсем измотанной. Вывороченной. Выжатой и переполненной им насквозь. Будто и не осталось больше меня самой. Будто теперь есть только мы, — как один организм, как одно целое. Кажется, я даже мысли его сумела бы услышать.

Но мне хватает того, как гулко бьется его сердце. И как наше дыхание сплетается в одно.

И снова затапливает сумасшедшая, безумная нежность. Такая осязаемая, будто нас обоих сами звезды укутали вдруг мягким одеялом. Мы одно…

Об этом нельзя говорить. Это можно только услышать.

В самой сердцевине, внутри.

Глава 17

Влад.

Все будто замерло, пока мы вот так скорчившись, впились в друг друга. Переплетаясь телами, ногами, руками. До ломоты. А пошевелиться не могу.

Оторваться, отодрать себя от нее не могу.

Кажется, зарычу и загрызу, если кто-то посмеет.

И я не знаю, что это.

Я будто без кожи, без костей вот сейчас остался.

Будто сдох и в котле каком-то переварился весь, с ног до головы. И заново по частям себя сейчас вылавливаю. Переродился будто. Через боль и страсть, через ее крик вместе с моим. Уже не сам. Уже с ней вместе. Уже с ее глазами внутри меня.

Пока не почувствовал, как замерзла. Пережал, видно, слишком сильно впечатал. Провел по прохладной руке и оторвался с легким рыком.

Век бы не выпускал.

Отдираю от нее собственные конечности.

Подхватываю на руки, вставая во весь рост у огромного окна.

Ловлю улыбку в чуть прикрытых, тут же вспыхнувших глазах. Такую невозможную. Снова, как и в самый первый раз, насквозь меня всего пронзающую.

И качаю. Баюкаю, к телу собственному горячему, чтобы согрелась и напряжение ушло, прижимаю. Пока не забаюкиваю. Пока не чувствую, как расслабилась совсем. Заснула. А на губах — все та же сладкая легкая улыбка. Как чистый свет.

Тихо матерюсь сквозь зубы, когда телефон разрывает эту пелену другой реальности.

— Выезжаем на следующий объект, — Морок, как всегда, все четко и по делу.

Уродливая чернота на миг сползает в наше искрящееся свечение. Чернота реальности, из которой нас обоих на хрен вышибло.

— Спи, маленькая, — не слышит, а все равно шепчу, укладывая на мягкие подушки дивана. Целую, едва пробегаясь по губам.

Спи. У нас еще будет время. Когда я все закончу. Будет еще тысяча и сто тысяч таких ночей.

* * *

Матерюсь сквозь зубы, возвращаясь домой под утро.

Еще одна пустышка. Еще одна бессмысленная ночь.

Но очередном месте — ничего. Никаких следов и зацепок.

Выть от беспомощности хочется.

Бросаю машину по дороге, у въезда.

Хочется пройтись, хоть мороз зашкаливает и ветер ледяной от которого кожа в миг дубеть начинает. Выветрить из себя эту злобу, чтобы к ней не нести. Выорать в небо.

Ни хера нет страшнее бессилия. Когда кажется, что все можешь, всех людей подтянуть, почти все купить, подхватить, просчитать. А тут — сколько уже, блядь, времени, а все бьюсь головой тупо о стену. Глухую стену. Непробивную.

Да, блядь, по-хорошему, я и стены этой даже не вижу.

— Север! — резко оборачиваюсь на голос.

Пули летят под ноги.

Останавливаюсь, всматриваясь в предрассветную темноту. Чуть не хохочу, — наконец-то! А то, блядь, совсем заждался уже.

— Влад! — блядь, а теперь ко всему и ее еще пронзительный голос.

Не успеваю подумать, сообразить, только выбрасываю вперед руку со стволом и тупо палю.

Трое. Больше ни единой тени. Ни разу, блядь, не промахнулся.

Ничего это не значило. Ничего.