Цена памяти

Он выглядит потрясённым, и, хоть боль и видна в его взгляде, гораздо более заметны стыд, неловкость, горечь.

— Я… я не хотел, Грейнджер, это вышло не специально, честное слово, — выпаливает он.

И вдруг тянется к ней, а Гермиона, все еще пребывая в состоянии шока, на автомате отталкивает его ладонь.

— Извини, — быстро говорит она, заметив недоумение и даже обиду, скользнувшую по его лицу. — Как это вообще случилось, Малфой? Мне казалось, что ты контролируешь свои мысли.

— Я случайно… — он вдруг морщится, как будто хочет сказать что-то еще, но не может, — я правда не хотел, Грейнджер.

— Мне нужен перерыв.

Она встает и отходит, отвернувшись к окну. За серыми пыльными занавесками ничего не видно, но она не рискует их отодвинуть и просто стоит и смотрит, фокусируя взгляд в одной точке и стараясь подавить подступающую панику.

Гермиона не была готова это увидеть.

Она могла находиться в той комнате и, остудив свой рассудок, исследовать её, запоминать. Но увидеть со стороны то, что происходило тогда, было выше её сил. Тем более так скоро после того, как она снова пережила это.

Дрожь пробивает её тело, и Гермиона сжимает кулаки, чтобы справиться с собой. Медленные вдохи и выдохи помогают вернуть утраченное спокойствие, но в груди всё равно разворачивается боль, подпитываемая отголосками паники.

И страха.

Она не хочет бояться, но не может этому сопротивляться.

Ладони холодеют, и Гермиона склоняет голову к груди, пока перед глазами продолжают мерцать образы прошлого. Собственный обречённый взгляд, отчаянный крик, жар Круцио, сковывающий мышцы, и кровь, так много крови…

Малфой бесшумно оказывается у неё за спиной.

Прежде чем Гермиона успевает его остановить, он кладет руки ей на плечи, и, вздрогнув, она хочет вырваться или хотя бы развернуться. Но он удерживает её неожиданно крепко и вдруг прижимается грудью к её спине. Гермиона судорожно втягивает воздух и чувствует, как Малфой наклоняется и приникает щекой к её виску. Его рука обхватывает тело Гермионы, заключая в объятия.

Она снова трясётся, но его непоколебимость и твёрдость поглощают дрожь.

Гермиона сдаётся.

Она без понятия, сколько они стоят так. Гермиона отдаётся ощущениям, чувствуя рваное дыхание Малфоя и его сердце, заходящееся нервным стуком прямо у её лопатки. Она прикрывает глаза, пока по её телу разливается тепло, а паника постепенно отступает.

Внезапно Малфой начинает сбивчиво говорить:

— Мне очень жаль, и я хотел извиниться, — глухо произносит он; речь такая, словно ему приходится с трудом выталкивать каждое слово из горла.

Прислушиваясь, Гермиона снова напрягается в его объятиях, но не вырывается, а лишь впитывает каждое слово.

Запоминает.

— Я хотел извиниться за то, что ничего не сделал тогда… И за то, что у меня не было даже мысли помочь вам. Всё могло быть иначе.

Всё действительно могло быть совсем иначе, хочет сказать Гермиона, но это была бы другая история. Невозможная в той реальности, в которой они оказались. Она никогда не думала, что он мог бы поступить по-другому тогда. Да и сейчас она всё ещё старалась ожидать от него как можно меньше.

Гермиона хочет сказать всё это, но молчит, поражённая его откровенностью.

— Я извиняюсь за то, что пустил Пожирателей в Хогвартс. За то, что стал причиной смерти Дамблдора. И твоих друзей. За то, что я участвовал и продолжаю участвовать во всём этом. Я… — его вздох громкий, судорожный, болезненный, будто Малфой на грани, будто ему невыносимо и мучительно произносить всё это. Но он старается. Гермиона неосознанно вжимается в него, ожидая продолжения. — И я хочу извиниться за то, как вёл себя с тобой все эти годы… Я… Мне… Я прошу прощения…

Наконец Гермиона находит в себе силы сдвинуться с места. Она дёргается, и Малфой, обессилев от собственных слов, на этот раз спокойно выпускает её; Гермиона разворачивается и заглядывает ему в лицо, озарённое тусклым светом пламени.

Его глаза потемнели, и в них плещутся такие горечь и раскаяние, что сердце Гермионы сжимается и в горле застревает тугой ком.

Она хочет поспорить с ним и сказать, что всё в порядке и что он не сделал ничего плохого.

Но он сделал — и знал это.

Драко Малфой совершил немало подлостей и вынужден был отвечать за свои поступки.

Но в этот момент он выглядит таким беззащитным, что ей хочется дать ему хоть что-то. Спокойствие. Признание. Надежду.

Гермиона медленно тянется ладонью к его лицу и касается щеки как раз в то мгновение, когда он, вздрогнув, заканчивает, глядя ей прямо в глаза.

— Прости меня за всё, Грейнджер.

И она прощает.

На самом деле, она уже давно простила.

Гермиона задумчиво качает головой, а затем, спохватившись, медленно кивает и привстаёт на цыпочки, не отводя взгляда от глаз Малфоя. Он наблюдает за ней настороженно и печально, но вздыхает с облегчением, когда Гермиона прижимается губами к его челюсти, целует в щеку, касается уголка губ.

Он коротко целует её в ответ, а затем вновь стискивает обеими руками и прижимается лбом к её лбу.

***

Проснувшись, Гермиона вспоминает, как после разговора они продолжили путешествие по поместью до самого утра, пока она не запомнила все хитросплетения коридоров. Малфой держал себя в руках, и больше не было никаких лишних воспоминаний.

Она садится на кровати, обдумывая все увиденные события, и какое-то время смотрит в пустоту, пока за окном медленно разгорается заря. Тёплый свет рисует замысловатые узоры на стенах и простынях, и хоть Гермиона и не верит в прорицания, всё равно всматривается, пытаясь найти ответы и подсказки.

Под утро она засыпает вновь, и внезапно ей снится Рон.

Он держит её за руку и гладит по голове, пока она плачет, уткнувшись ему в плечо. Это воспоминание старое — ещё до того, как умер Снейп и они узнали про портрет; до того, как Малфой помог спасти пленных; до того, как он поцеловал её в первый раз.

Они с Роном сидят в её комнате утром в самом конце июня после того, как прошли пожары двадцать четвёртого. Всё произошедшее повергло Гермиону в слишком сильный шок, и она не могла перестать думать обо всех пострадавших волшебниках и маглах.