Цена высшему образованию

– Говорила я вам в свое время, чтоб вы не спешили с женитьбой, да еще на такой дуре, которая, кроме постели, ничего не может дать человеку. Она классически тупая и ленивая. Почему вы меня не послушали?

– Я не знал, что сказать. Я хотел сказать: выходите вы за меня замуж, но воздержался. Вы бы меня выгнали с треском. Я больше не смог бы появиться вам на глаза.

Вера Александровна расхохоталась.

– А может и не выгнали бы. Почему вы были уверены, что вас выгонят. Если вас приодеть, откормить...Вы были бы эдаким красавчиком: не стыдно показаться на людях. Я тогда еще не была замужем.

– Ну, вот видите. Вы, конечно, были правы. Мне из той семьи пришлось уйти.

– Хорошо, я согласна. Это выход из положения, тем более, что другого выхода нет. Вот как только мы перейдем к другому принципу распределения, а именно от каждого по способности, каждому по потребности, тогда...не надо будет устраиваться на работу.

– Как так?

– Очень просто. В восьмидесятом году мы перейдем к коммунизму. Но, пока что...надо работать. Идите, устраивайтесь.

– Заявление надо писать?

– В этом нет необходимости, - сказала Вера Александровна, давая понять, что разговор окончен.

– Вы не забудете о нашем разговоре, Вера Александровна?

– Нет, что вы. Я тогда хотела, чтоб вы меня послушались и поступили так, как я вам велю, но...не судьба.

Вера Александровна Шадура была самым молодым деканом, но волевая, напористая, эдакий красавчик в женской юбке и если бы я знал тогда, что у меня был шанс иметь знаменитую жену, - я не был бы счастлив. Я был бы у нее на побегушках, в качестве манекена, которого можно пинать и в хвост и в гриву по всякому поводу и без повода. Кроме того, иметь умную жену - это нагрузка, которую не всякий мужчина может выдержать. Кроме того, я обладал пролетарской гордостью, а это значило, что я всегда плел бы козни, чтоб взять верх над излишним самомнением супруги, которая сразу же, после загса скрутила меня в бараний рог.

Как я вышел из кабинета декана, не помню. Помню, что валился со ступенек, но держался за поручень, но на втором этаже стоял, замешкавшись профессор Гай.

– Ч то с вами, голубчик?
– спросил он ухватив меня за рукав.
– Ну-ка, докладывайте и без того, без вранья, или сочинительства, как делают все студенты.

– Стипендию забыли выделить, собираюсь искать работу, а это значит надо бросить университет.

– За мной, на кафедру. Живо, кому сказано?!

На кафедре я написал заявление на имя ректора университета Мельникова.

– Я сегодня же решу этот вопрос, а вы пока съездите в обком комсомола, возьмите путевку и на периферию, в колхозы, почитайте дояркам лекции о любви, о дружбе, о коммунизме. Обком немного вам заплатит за лекции.

Счастливый я вернулся в общежитие, на следующее утро вскочил, принял душ, попил чаю с булочкой за три копейки и направился в обком комсомола к заведующей отделом агитации и пропаганды Тамаре Акимовой.

Тамара встретила меня радушно и, недолго думая, выписала командировку на десять дней. Тут же в кассе обкома комсомола,я получил целых двадцать рублей, немного больше, чем моя стипендия за весь месяц. Этих денег хватило бы на студенческое питание как раз на десять дней, а ночлег и транспорт просто не брался в расчет.

***

До райцентра Томаковки можно было добраться только автобусом, другого вида транспорта просто не существовало. Туда вела дорога с твердым покрытием, но неровная, с выбоинами, но все же она пересекала поля, где недавно собрали урожай пшеницы, отчитались о сверхприбыли, и оставили под открытым небом.

Мне предстояло найти райком комсомола.

– Хорошо, что вы приехали, - сказали мне в райкоме.
– У нас на селе молодежи очень мало, и развлечений у них никаких нет. Есть опасность, что могут удариться в религиозный дурман, обратить свои взоры к Богу, а нам надо, чтобы они от Ленина не отходили ни на шаг. С Лениным спать ложиться, с Лениным подниматься и идти на ферму коров доить. Какова тематика ваших лекций? О Ленине конечно же. Других тем быть не может и не должно.

– Ну, почему же? У меня, к примеру, тема лекции называется так: "в любовь надо верить". Все хорошо знают, как Ленин любил Крупскую, и она его любила, готовила борщи, чистила ботинки, следила, чтоб у мужа всегда была застегнута ширинка на брюках, чесала за ухом и...и даже запускала руку...ниже пупка, чтоб склонить его к чуйствам...возбуждения и наслаждения.

– Вы слышите, товарищи члены бюро?
– спросил секретарь райкома товарищ Крючок.
– Насчет ширинки, чесания за ухом и даже руки ниже пупка, мы слышим впервые. Надо на эту тему провести закрытое заседание бюро райкома комсомола и доложить в райком партии. Я думаю, товарищ лектор, что такие установки вы получили в обкоме комсомола, вы же их не выдумали, это не басни, а новые открытия марксистской науки, так?

– Точно так, - сказал я, гордо вскинув голову.
– Дело у том, ах простите, оговорился, дело в том...

– Можно у том, можно, это народное выражение, а мы должны быть ближе к народу, - сказала второй секретарь Подкова.
– Мне это даже ндравится. Продолжайте пожалюста, дорогой лехтор.

– Знацца, так, - продолжил я коверкать язык, - када я сюды направлялся, у меня была встреча с первым...

– С самим первым? Ого! Продолжайте. Не забудьте упомянуть его фамилию, дабы раз и навсегда отрезать всякое подозрение..., - не унималась Подкова.

– Какие могут быть сомнения, ежели это Обком, - сказал Первый, показывая пальцем в небо. Продолжайте посланец, ленинец.

– Так вот у меня была встреча с Первым..., с Капто.

– С самим Капто? Ого-о! продолжайте, я все буду фуксировать.

– Товарищ Капто только что вернулся из Москвы и там ему сам Суслик, то бишь Суслов, настоящая фамилия Зюсс, открыл тайну про ширинку Ильича. Вот как!

– Разве Суслов - Зюсс?! Да вы что? Этого быть не может!

– Может, как еще может. К примеру, Сталин вовсе не Сталин, а Джугашвили, - брякнул я на свою голову.

Крючок побледнел, а потом позеленел. Дрожащей рукой он начал набирать номер телефона в райком КПСС.

– Слава Ленину. Это беспокоит Крючок. У меня тут такая ситувация, непредвиденная ситувация, я даже не знаю, шо робыть. Обком коцомола прислал лехтора. Лехтор у меня сидит, но это не лехтор, а контра. Он утверждает, шо у Ленина были бруки и была молния на бруках и ён эту молнию не застегивал. Далее он утверждает, шо великий, мудрый Суслов, секлетарь СиКа КПСС, вовсе не Суслов, а Зюсс. Я не знаю, как быть? Можно ли его направлять к дояркам, читать лекцию на тему "В любку надо верить"? В какую любку? А в любовь. Знацца, можно. Ну, я рад. А то бдительность и преданность из меня прямо таки выпирает. Запомните это товарищ Мордуляко. Ну, я поздравляю вас, товарищ лехтор. Вы победили мою преданность, вы на высоте положения. Какие преференции вам полагаются, назовите их.

– У каждого советского человека теперь есть трех спальная кровать: Ленин с нами, - высокомерно произнес я, зная, что теперь могу говорить все, что угодно. А мне ночевать негде. На дворе уже темно, а у меня в вашем красивом и великом городе ни одной знакомой души. Обеспечьте меня железной кроваткой с одной подушкой и одним одеялом.

– Товарищ Забородько, обеспечьте номер в гостинице лектору.

– Я не могу, товарищ Крючок. Пошлите Ивана Ивановича. Я должна дать рекомендации лектору. Мы всегда рекомендуем и эти рекомендации выполняются.