Цена звёздной пыли

— Дорогая моя. Стреляй уже, — Ник подошёл ближе к Тайне, не снимая пальца со спускового крючка своего пистолета. Джон всё ещё был на мушке. Но он уже не замечал парализатор. Он был наедине с револьвером, который вот-вот заберёт его жизнь. — Стреляй.

У Тайны дрожали уже не только руки. Дрожь сотрясала её пальцы, ноги, губы и даже блестящие от слёз, жалостливые глаза. Будь она кошкой, ей бы не составило никакого труда выпросить какую-нибудь вкусность вне расписания приёмов пищи. Но, в данном случае она была вовсе не пушистой и ласковой, домашней охотницей. Девушка была убийцей. О, нет, она ещё не нажала на спусковой крючок! Но линия её судьбы уже приобрела серые краски. И Харлайл мог с лёгкостью прочесть это в её печальных, голубых глазах.

— Стреляй, ну! — Николас подошёл к девушке в упор и посмотрел на неё взглядом того, кто не потерпит непослушания. — Жми на чёртов курок!

Но Тайна продолжала просто стоять, разрываемая внутренними конфликтами. По сути, она уже переступила черту. Но разве нельзя просто сменить шаг вперёд на противоположный? Можно. Но принесёт ли он ожидаемое облегчение…

Джон Харлайл всё ещё неподвижно стоял, скованный не столько страхом неминуемой гибели, сколько мыслительными процессами, в которые он решил погрузиться с головой в самый последний момент своей жизни. В частности — о том, почему же Николас Кейн всё ещё не выстрелил сам. А всё очень просто. Он использует для этого Тайну Хукер. Заткнёт ей рот толстым кляпом с подписью «сообщница». Кроме того, он с лёгкостью сможет сбросить со своих плеч всю вину на неё, ведь на самом деле стреляла именно она. И девушка вряд ли не сознается в этом на допросе.

Двух зайцев одним выстрелом. Из двух разряженных парализаторов.

Ставленник Ричарда медленно вдохнул и закрыл глаза. Уже через мгновение его сердце остановится. Мозг прекратит свою деятельность чуть позднее, когда обнаружит, что его поставщик кислорода соскочил с рельс. И ровно до того момента он будет ощущать боль. Нет, то будет не совсем боль, но отчётливое ощущение каждого повреждённого нерва. Поговаривают, что при смерти человек совсем не ощущает боли. Джон всегда предпочитал не верить в этот бред. И всеми силами старался поверить тогда, когда уже не надеялся выйти сухим из воды.

Но вместо привычного щелчка спускового крючка, Харлайл услышал нечто большее. Безумно громкий и короткий хлопок, а сразу после него — противный скрежет деформирующегося металла. Последнее, правда, услышать способны были не все. Грохот взрыва был весьма силён и его уловил каждый, в то время как изящное звучание извивающихся переборок смог различить лишь сам Джон. И он совершенно не понимал, почему. Как и то, зачем он вообще думает об этом в такой ситуации. Почему он размышляет над такой мелочью, находясь одной ногой в могиле? А потом… Потом он понял.

***

Из небольшого рваного отверстия на его груди начинала проступать кровь. Совсем немного, вовсе не так, как в старых фильмах и историях о войне. Ох, он уже не единожды видел смерть! Но чувствовал её он впервые. Ну, хотя бы на счёт боли ему сказали правду. Джон уже даже и не помнил, кто сказал ему о том, что при смертельном ранении не ощущается боль, но отчётливо помнил, что это нормально. Агент не чувствовал жжения напряжённых нервов, о, нет! Скорее наоборот. В его разум пришло осознание того, что всё хорошо. Действительно хорошо. Это последний чёртов день, когда ему приходится терпеть реальность.

— Это ещё что за чертовщина? — отреагировав на взрыв позади себя с той же скоростью, с какой преодолевает стометровку среднестатистическая улитка, капитан вцепился в своё оружие так, словно оно могло решить все проблемы вселенной. — Ты слышала?

— Д-да, — руки девушки всё ещё тряслись. Даже ещё сильнее, чем прежде. Слёзы в её глазах уже не задерживались, а просто устремлялись на металлический пол. Она отчётливо слышала тот странный хлопок и не придала ему значения только потому, что с испугу нажала на спусковой крючок.

— Сукин сын! — Николас Кейн подскочил к Джону и схватил его за грудки. — Что ты задумал, а? Решил взорвать мой корабль?

Харлайл уже не мог ответить. Да и не хотел. Его мир медленно погружался во тьму. Звуки стали какими-то приглушёнными, а чувства слились в один единственный, огромный поток. Он напоминал мысли. Обычные, стандартные мысли, которые каждый день посещают голову человека. Но эти мысли были другими, не совсем такими, какие доступны обычному смертному. Джон ощущал каждый нерв на своём теле. Чувствовал, как кровь покидает его, а её место занимает лёгкий холодок.

— Я не позволю тебе обосрать весь мой план! — взорвавшись яростью, капитан, однако, весьма быстро вспомнил, что разговаривает с трупом. Сердце агента, безусловно, всё ещё билось. Но весьма ненадолго. — Тайна, подбери свои сопли и следуй за мной. Нужно проверить, что там за шум.

— Д-да, Капитан, — правда ли Тайна жалела о своём поступке? Джону Харлайлу было уже всё равно. Он даже толком не видел, как два силуэта покинули трюм и скрылись в коридорах «Иллириона».

Но его мысли всё ещё не прекращали свой бег. Всего доля мгновения — столько занял у него вопрос «Что же там происходит?». И вот, у него уже был ответ. Самый логичный из всех, которые когда-либо посещали его голову. Впрочем, ему стоило бы вспомнить об этом чуть ранее… Напомнить себе, что изначально ящика было два и один из рабочих ранее говорил, что не пьёт спиртное. Забавное стечение обстоятельств, ведь если призадуматься, то Харлайл прекрасно знал, что будет с кораблём уже через несколько минут. Тот рабочий выпустил «Тьму», и она поглотит «Иллирион». В этом нет и не может быть никаких сомнений.

Джон Уильям Харлайл не отправился во тьму даже от ранения прямо в сердце. Его сознание размазалось по поверхности реальности, а электрические импульсы от мозга доходили явно не до каждой группы мышц… Но он всё ещё был жив. Если можно назвать жизнью состояние полной отрешённости от вселенной. Он слышал быстрое биение сердца Николаса. Ощущал его сквозь пространство и толстые металлические переборки корабля. Чувствовал его удивление и даже холодок страха, который он ощутил при лицезрении кровавой мясорубки в казармах. И в то же время торговый агент уже не ощущал жизни в своём теле. Он умер вместе с нажатием на спусковой крючок. Его уже выключили, подобно лампочке, болтающейся под прокуренным, желтым потолком. Но он ещё мог двигаться. С трудом и сквозь стиснутые зубы, каждый из которых он ощущал по отдельности, и мог даже управлять их нажатием… Двигаться он мог. И он решил не пропускать этот шанс мимо перспектив возможного развития событий.

Его ноги заплетались, а руки едва ли были способны оттолкнуться от стены, или ящиков с провизией, обильно расставленных вокруг. Дыхание было уничтожено полностью — с тех самых пор, как он ощутил удар пули в собственную грудь, Джон уже толком не мог сокращать мышцы лёгких. Они попросту начали действовать автономно, не различая команд, исходящих от его разума. Ему не хватало кислорода. Так, словно его грудь сдавил корсет, предназначенный для лиц в несколько размеров меньше фактического. Харлайл уже не ощущал своей привязанности к воздуху. К дыханию и обмену веществ. В глубинах своего разума он уже похоронил себя, поставил хиленькое надгробие, и воткнул цветочек поверх земляного холма.

Ещё несколько шагов. Совсем немного в контексте механики ходьбы и бесконечно много для человека, продвигающегося лишь за счёт остаточного заряда собственного мозга. Подобно машине с барахлящим генератором, ставленник Ричарда медленно пробрался к шлюзу спасательной капсулы, и нажал на огромную красную кнопку величиной в его собственную ладонь. Будь эта клавиша меньше, скажем, стандартных размеров клавиатуры, он никогда не смог бы её нажать — слишком уж сильно размыло его взгляд, явно голодающий в недостатке кислорода. Всё же, тот, кто соорудил эти шлюзы, явно знал, для каких ситуаций они могут пригодиться.