Центр роста

–  Храни нас альбатрос! Пресвятые бакланы! Вы слишком долго проработали а Агентстве Неприятностей, мой друг. Глядите, сейчас я ущипну себя за руку. Видите? Больно! Теперь давайте вашу…

–  Еще не хватало, - О’Шипки демонстративно укутался в плед, который захватил, желая посидеть в шезлонге на верхней палубе.
– Нам плыть не одни сутки - что с вами будет? Я мечтаю заняться промискуитетом в различных часовых поясах. Если вы надеетесь, что я заменю вам женское общество, то это напрасно. Может быть, вам наплевать на женщин?

Шаттен оскорбленно задрал нос:

–  Я не потерплю. Возьмите назад эти слова, мистер О’Шипки. Достойный служитель перфекционизма никогда не позволит себе того, что способно закрасться в голову профессиональному пакостнику…

–  Ладно, не кипятитесь, - мистер О’Шипки пошел на попятную.
– Когда мы готовили серию неприятностей для вашего Бюро, нам объяснили, что перфекционизму подвержены люди, застрявшие на анальной стадии психологического развития. Запоминайте, говорили нам, пригодится. Вот я и подумал… Пойдемте лучше наверх и все осмотрим.

Они поднялись по высоким ступенькам и вышли на палубу. Шаттен сразу схватился за бинокль, болтавшийся у него на шее, и принялся изучать горизонт.

–  О’Шипки, мы плывем, - изрек он наконец.

–  Но как это возможно?
– не поверил тот.
– Где же прощальные гудки? Где качка? Где торжественное обращение капитана?

–  Море спокойное, вот качки и нет. Что касается гудков, то я не уверен, что здесь есть кто-либо, способный о них позаботиться.

–  Дайте бинокль!

О’Шипки припал к окулярам. Но и без них было видно, что вокруг расстилается спокойное вечернее море.

–  Я предлагаю пройти на корму, - предложил Шаттен.
– Посмотрим на пенный след, попрощаемся с берегом. Мне правда, кажется, что суши уже не видать…

–  …Как своих ушей, - проворчал О’Шипки, и Шаттен вздохнул:

–  До чего же вы неприятный человек!…

След пенился, пускай и слабо; берег, как и предположил Шаттен, уже давно скрылся из виду. О’Шипки положил пальцы на перила и долго рассматривал черную воду. Потом вдруг проскрежетал, сопровождая звук ударом кулака:

–  Не люблю! Не люблю кораблей! Я в них путаюсь… Я совершенно утратил ориентацию! Где здесь ют? Где кубрик? Которые тут брамсели, стеньги и ванты? И что они вообще такое?

Шаттен насмешливо фыркнул. Он ничего не ответил и отошел от борта, чтобы побродить среди лежаков для солнечного купания, расставленных в идеальном порядке. О’Шипки поцарапал ногтем спасательный круг, смутно чувствуя, как из глубин его души поднимается тоже нечто кругообразное, совершенное и законченное. Спасательный круг был расписан под змей, заглатывающих друг у друга хвосты; на змеях были начертаны символы Инь и Ян. Ян, как и положено, был красный, а Инь - синий.

–  Шаттен!
– окликнул он Шаттена.
– Я хочу есть. Давайте лучше поищем кают-компанию. Или ресторан…

–  Чего их искать, - сказал Шаттен, - я знаю, где это. Но там все закрыто, и таблички висят: «проводится специальное мероприятие».

–  Ну и люкс, - пробормотал О’Шипки.
– Чует мое сердце, что о нашем благополучии позаботилось Агентство.

–  Или Бюро, - согласился Шаттен, снимая и пробуя на вес огнетушитель.
– Смотрите, как все сверкает! Чистота! Полировка! Антисептика!

О’Шипки скривился:

–  Я предпочел бы хаос, но чтобы с ужином… Наши службы взялись не за те роли. Пусть бы ваше Бюро занималось питанием, а наше Агентство, так уж и быть, уборкой.

Шаттен посмотрел в бинокль, любуясь закатным солнцем.

–  Бросьте, дружище. Посмотрите, какой замечательный вид. Какая величественная панорама.

О’Шипки послушно уставился на сонное светило, невольно поддаваясь гармонии солнца и внутренних сфер, в которой снова каким-то боком участвовал спасательный круг. Он свесился за борт и вдруг расхохотался:

–  Шаттен! Оставьте в покое ваш закат, идите сюда. Посмотрите вниз. Что вы там видите?

–  Ничего, - ответил тот после паузы.
– Вижу воду. Вижу очаровательных медуз. По-моему, рыбки играют. А вон бутылка плывет запечатанная. Еще одна… нет, это гигантская черепаха.

–  Десять тысяч богов! Где шлюпки? Вы видите спасательные шлюпки?

–  Не вижу, - озадаченно молвил Шаттен.
– Шлюпок нет.

–  Отлично. Еще чего нет?

–  М-м… Я не могу судить с уверенностью, но нет и якоря.

–  Молодец! Правильно. Он должен торчать вон оттуда, подальше. А он не торчит. Ну а как называется наша ладья?

–  Сдаюсь, - Шаттен поднял руки, его бинокль сиротливо повис.
– В билете ничего не говорилось о названии судна.

–  И неспроста, - подхватил О’Шипки.
– Оно никак не называется. Подведем итог: без шлюпок, без имени, без якоря и без команды мы плывем… не возникает ли у вас желания, дорогой Шаттен, все же закончить эту фразу банальным «неизвестно куда, без цели и смысла»?

Шаттен-младший нахмурился.

–  Мне кажется, любезный, что вы опять уселись на своего конька. Вы снова намекаете на загробное странствие, и в этом я с вами решительно не согласен…

–  Да неужели? Ну так оно станет загробным, не тревожьтесь! Не сегодня, так завтра!

–  Пассажиров просят проследовать в ресторан для приема вечернего ужина, - сказал громкоговоритель, которого путешественники сперва не заметили. Оба задрали головы и поняли, что звук шел из круглой штуковины, принятой поначалу за сложную корабельную деталь.

–  Спасибо!
– крикнул Шаттен, метя в штуковину.
– Позволю себе напомнить, что ужины все вечерние, утренних не бывает.

–  К сведению пассажиров и водоплавающих салаг, - безучастно ответил голос.
– Наше плавучее средство находится под охраной сумеречных богов. Здесь все вечернее - ужины, завтраки и обеды. Пассажиров просят поторопиться.

–  Ага, - Шаттен хлопнул спутника по спине.
– Все не так грустно, дружище! Нам не дадут умереть с голоду, а это уже нечто.

–  Да, - кивнул О’Шипки, - спасибо им. Но почему такая тайна? Мне хотелось бы взглянуть на руки поваров…

–  Коков, - поправил его Шаттен.

–  А?

–  Коков, - повторил тот шелковым голосом.
– Вы в море, дружище.

–  Ах, да. Мне почудилось, будто вы предлагаете мне…

–  Нет-нет, вы ошиблись.

По пути в ресторан довольный Шаттен-младший трещал без умолку:

–  Вы плохо думаете о мире, О’Шипки. О людях вы думаете не лучше. Так нельзя. Все вам кажется мрачным и страшным. Такая позиция чревата трюизмами - море, загадочное судно, кровавое солнце, бесцельное плавание, рок и судьба, загробное царство. Потом идут обобщения и глобальные выводы: дескать, наш мир подобен этому неприглядному кораблю, порт прибытия неизвестен, все мы - игрушки, к чему наши мелкие страсти перед лицом божественной пустоты и простоты, но корабль плывет… я прав, согласитесь? Штампованное мышление. Вы насмотрелись старых фильмов, начитались высокопарной макулатуры… Тогда как сейчас нам дадут покушать.