Центр роста
Шрифт:
– Заткнитесь, - оборвал его будущий полубог.
– Еще неизвестно, что мы покушаем. Я готов к неприятностям, а что же вы? Вас можно взять голыми руками.
– Как давеча, на чердаке, - усмехнулся Шаттен, и О’Шипки, плюнув, ускорил шаг, обогнал компаньона и нырнул в один из многочисленных подвальчиков.
Ближайший ресторан находился на второй палубе. К их приходу табличку с напоминанием о мероприятии кто-то снял, дверь была гостеприимно распахнута. Пахло крабами, сыром и редкими белыми винами с экзотических виноградников. Шаттен-младший потянул носом:
– Что за роскошь! Теперь-то
О’Шипки пришлось согласиться, что Шаттен прав. Среди сотни белоснежных столиков стоял один накрытый. Из серебряного ведра торчало горлышко бутылки, похожее на баранью ногу. В фруктовой вазе созрел и обложился бананами надменный ананас. На донышках огромных дегустационных бокалов краснели вина; в длинной селедочнице лежало нечто, нарезанное крупными ломтями и щедро пересыпанное зелеными радостями, виднелся только бессильный рот, в который была вставлена оливковая веточка. С потолка - а может быть, из-под пола - растекался холодный джаз.
– Боги свидетели - у них настоящий камин! Смотрите, Шаттен!
И О’Шипки, забыв о приличиях, указал пальцем в сторону огнедышащей пещеры, где медленно проворачивалась на вертеле туша, обжаренная до полной неузнаваемости.
Шаттен шагнул в ресторан и степенно поклонился. Он громко произнес:
– Позвольте выразить сердечную благодарность экипажу и судовым властям за трогательную заботу, которую они…
– С кем вы разговариваете, - поморщился О’Шипки, проходя к столику.
– Вы не в пещере Али-Бабы. Присаживайтесь, и да прославятся боги!
Он выделил последнее слово и заложил себе твердую салфетку. В ладонь легло днище бокала. О’Шипки принюхался и пожал плечами:
– Что ж… Недурно. Альпийский компонент…
Шаттен сел напротив и потер руки:
– Совсем не тошнит! Никакой морской болезни! Потому что очень ровно идем. Какая замечательная штука, этот полный штиль.
О’Шипки, вполне успокоенный, пощелкал пальцами:
– Челаэк! Принесите нам устриц!
Но челаэк не пришел, и устриц не подали. Мурлыканье рояля сменилось барабанным соло.
– Давайте-ка мы с вами, О’Шипки, отведаем шампанского, - призвал его сотрапезник, берясь за горлышко.
– Давайте выпьем за успешное окончание нашего плавания.
Он зашуршал фольгой, чтобы раскутать стеклянную шею, простуженную во льдах.
– Вот увидите - простыни будут сырыми, - предупредил его О’Шипки.
– Устриц не могут подать…
– Перестаньте капризничать, вот ваши устрицы, - и Шаттен-младший указал на блюдо, которого О’Шипки сперва почему-то не заметил.
Тот удивленно воззрился на кушанье, которого потребовал просто так, из гонора. О’Шипки ни разу не пробовал устриц и не хотел их пробовать.
– Теперь ешьте!
– ухмыльнулся Шаттен, разливая шампанское.
О’Шипки проворчал невразумительное слово и взялся за длинную вилку со сложным гербом. Он подцепил кусок рыбы.
– Под шампанское?
– поразился Шаттен-младший.
– Под настроение, - огрызнулся О’Шипки, но не донес кусок до рта. Взгляд его приковался к настенному перекидному календарю, страницы которого были размером с добрую дверь.
Шаттен, видя, что его спутник насторожился, посмотрел туда же.
– Какое сегодня
число?– напряженным голосом осведомился О’Шипки.
– Шестое. Какое же еще? Мы с вами отплыли шестого числа. То есть сегодня.
– А здесь написано девятое.
– Недосмотр, - пожал плечами Шаттен.
– Может быть, кто-то баловался, листал.
– Ужин окончен, - объявил очередной громкоговоритель.
– Уважаемые пассажиры, разрешите поздравить вас с успешным прибытием в Центр Роста. При схождении на остров будьте осторожны и не толпитесь на трапе. Не забывайте чемоданов, приберитесь в каютах, погасите свет, верните на место серебряные ложки, ключи оставьте на пожарном щите. Экипаж судна желает вам удачного развития и благополучного возвращения в пункты отбытия.
Закуски исчезли, вино испарилось. Снаружи послышался ржавый скрежет. Приборы звякнули, свет мигнул.
– Приношу извинения, - добавил громкоговоритель.
– Мы ткнулись в причал.
Глава четвертая, в которой дела идут в гору
Прощание с лайнером затянулось, десять минут ушли на ругательства и проклятья. Наконец, путешественники ступили на трап, по которому, как им мнилось, они совсем недавно поднимались на борт. На сей раз О’Шипки пропустил Шаттена первым, ликуя по случаю собственной мрачной правоты.
– Но есть-то уже не хочется, - пытался оправдаться Шаттен-младший.
– Так вкусно все было! Так вкусно!
– рычал О’Шипки, подталкивая его в спину.
Лайнер превратился в черную глыбу, огни погасли.
Ветер выл и раскачивал Шаттена и О’Шипки; чуть позже они утверждали, будто слышали в вое стихии слова «штормовое предупреждение».
Чемоданы оттягивали им руки; пледы, плащи и шарфы развевались, как клетчатые флаги. Берег был смутен, виднелся лишь готический замок, продолжавший отвесную прибрежную скалу и горевший внутренним лунным огнем - Центр Роста.
– Где же встречающие?
– раздраженно спросил у ночи О’Шипки.
– Может быть, этого требует наш Рост, - предположил Шаттен, волоча по камням чемоданы.
– Что за нелепица? Чего он требует?
– Самостоятельного подъема… по крутой лестнице… к своему центру… - пропыхтел Шаттен, но эта речь была немедленно опровергнута:
– Постойте, уважаемые! Ни шагу дальше, вы сорветесь в пропасть.
Их ослепил фонарь, который держал огромный человек в резиновом дождевике. О’Шипки сперва показалось, что это Густодрин, который каким-то чудом перенесся из харчевни на остров.
Взбудораженный дождевик миновал гостей и начал размахивать фонарем. Одновременно он кричал, обращаясь к лайнеру:
– Эй, на шхуне! Подождите, не уплывайте! Задержитесь, останьтесь! Приближается буря! Если вы уплывете, то мы окажемся отрезанными от мира! Нас занесет снегом и зальет дождем!
Однако лайнер, обнаруживая судохарактерное злорадство, разразился прощальным гудком, которого так и не дождались его пассажиры, и начал медленно отходить от острова.
– Стойте!
– человек в дождевике неуклюже запрыгал по камням.
– Остановитесь! Вы кидаете нас на произвол судьбы! Мы не можем связаться с материком!