Цесаревич и балерина: роман

– Простите. – И Матильда, склонившись в глубоком поклоне, почти бегом заторопилась в свой класс, чувствуя лопатками шершавый взгляд злых немигающих глаз.

В классе в ожидании маэстро уныло и нехотя разминались воспитанницы. Матильде стало так тошно, хоть в петлю лезь. Хотелось раз и навсегда покончить со всем этим и выйти из опостылевших монастырских стен. Забыть некогда так любимые ею полукруглые окна, теперь казавшиеся тюремными в незримых железных прутьях. И удаляющиеся шаги инспектрисы в коридоре – как топот солдатских сапог охранника каземата.

Прижав небритой щекой деку скрипки, Иогансон, казалось, совершенно забыл про себя и своих учениц, которые ехидно поглядывали на маэстро. Видимо, старца нынче посетило вдохновение. Унесло в мир дивных грез. С ним такое бывает. Правда, следует соблюдать осторожность, ибо коварный маэстро может и сделать вид, что ничего не замечает. Похоже, именно так и случилось на этот раз. Иогансон, неожиданно прекратив играть, зло оглядел всех, затем отпустил несколько едких замечаний, столь точных и язвительных, что в классе все быстренько притихли. Маэстро двинулся вдоль шеренги тяжело дышащих учениц, продолжая ястребиным взором оглядывать весь класс, и вместо слов больно шлепал костлявой рукой по тому месту, которое его особенно раздражало…

Показав очередное движение, Иогансон не поддержал его своей певучей скрипкой, а стал хлестко отбивать сухой ладошкой счет. Матильда, сжав до боли челюсти, уже хрипела от усталости. В глазах потемнело. Не выдержав, повисла на поручнях, бессильно уронив голову.

– Кшесинская, попрошу на середину зала!

Матильда вышла на середину. Повисла зловещая тишина. Маэстро принялся костлявыми пальцами разворачивать Матильде спину с такой силой, что, казалось, хрустнула ключица. Невольно вскрикнула. Ее боль тут же вызвала радостный беспощадный смех соучениц. Затем пришлось повторить по нескольку раз сложнейшие комбинации, предлагаемые учителем, и если случалась малейшая ошибка, Иогансон капризно топал ногами и бросался на вконец взмокшую Матильду чуть ли не с кулаками. Подруги, обычно жестокосердные, вскоре перестали ухмыляться, теперь уже по-детски испуганно наблюдая за жестокой экзекуцией. Матильда украдкой стряхивала набухающую соленую капельку с кончика носа и, кусая губы, со слезами на глазах превозмогала боль в пальцах ног. Едва затянувшиеся ссадины теперь кровоточили, на измочаленных пуантах расплывались бурые пятна.

– Кровь! – испуганно прошептала одна из товарок.

– Подумаешь, у меня аж до костей. Показать?

– Благодарствую, – поджала губки. – Живодерня… За что эти муки адовы? За какие наши грехи?

В классе стало шумно. Если вначале девочки злорадствовали (Матильду соученицы не любили), теперь им стало ее жалко. И более всего – себя. На красивом точеном личике Матильды не было кровинки. Тяжело дыша, она кусала побелевшие губы.

– Надеюсь, вам запомнится наш нынешний урок, – задыхаясь, проговорил смертельно усталый Иогансон.

– Да. Это было так прекрасно, – ослепительно улыбнулась Матильда. Сделала несколько шагов. В глазах поплыли темные круги. Ее тошнило.

Урок кончился. Матильда торопилась в театр. И очень рассердилась, когда Иогансон задержал ее в дверях. «Матка боска», – выругалась она про себя и, стараясь быть как можно вежливее, жалобно проговорила:

– Христиан Петрович, я в театр опаздываю, мне еще переодеться надо…

– Не смею задерживать, – сухо проговорил маэстро, укладывая в футляр скрипку.

Матильда, зная обидчивость учителя, все же не решилась уйти. Оставшиеся ученицы, наспех попрощавшись, разбежались, в классе остались они одни. Тем временем за низкими полукруглыми окнами школы как-то разом образовалась темень. Клубились низкие свинцовые облака. Разыгралась настоящая пурга. Крупные хлопья снега, плюхаясь с сердитым стуком, залепляли окна. От порывистого ветра дрожали стекла двойных рам. В полутьме балетного класса лишь серебристо отсвечивали зеркальные полосы, занимающие всю ширину стенного проема, и тускло поблескивали отполированные поручни вдоль стен.

– Как же вы дойдете до театра? – глухо кашлянув, спросил Иогансон.

– Теперь уж и не знаю…

– Погода… настоящая рождественская. Вы ведь католичка? Я как-то раз вас видел в костеле. Вы были похожи на «Святую Инессу». Вы, конечно, знаете этот шедевр?

– Нет. Не знаю, – спокойно ответила Матильда.

В наступившей паузе Матильда несколько раз встретилась с необычным и неприятно поразившим ее выражением глаз старого учителя. Испытующе посмотрев на маэстро, убедилась, что шаловливый амур, видно, пустил стрелу невпопад. Иогансон смотрел на Матильду по-юношески влюбленно. Старик влюбился. Ужас! Совсем спятил, сатир козлоногий.

Может, это только показалось? Но в сердечных делах Матильда редко обманывалась. Хотя посетившая ее догадка сама по себе просто абсурдна.

– Я пойду. С наступающим Рождеством вас, Христиан Петрович. Здоровья вам и долгая лета.

– Нечто подобное поют в русских церквях, – рассмеялся Иогансон. – Я однажды там слышал бесподобного дьякона. Настоящий бас-профундо. Все-таки вы католичка только наполовину. Другая половина православная.

– Возможно. Я долго посещала православный приход. Закон Божий. Молитвослов. Я даже думаю по-русски.

– Да. Все мы тут обрусели. И постарели.

– Если бы я могла вам вернуть молодость… – с невольным кокетством проговорила Матильда.

– В рождественские дни всякое случается, – пробормотал маэстро.

– Да… Это так. Но нет во мне волшебных чар.

– Вы многое можете. Просто плохо себя знаете, – голос старого учителя, обычно дребезжащий и раздраженный, был почти неузнаваем. В нем появились молодые и певучие ноты, которые слышались иногда в его скрипке. В эти минуты становилось видно, что некогда это был великий танцор, покорявший европейские сцены и круживший головы великосветских львиц…

– Мы здесь одни… И позвольте мне быть откровенным.

– Да, конечно. – И Матильде представилось, как после этой назревающей идиотской сцены объяснения в любви ей станет невозможно дальше заниматься в его классе. Пойдут разговоры, которые поломают еще не начавшуюся карьеру.

– Позвольте дать вам совет… Вам предстоит следующей весной переступить порог Мариинского театра. Это все равно что войти в клетку с тиграми. И чтоб сразу не сожрали, надо узнать, в чем твоя сила, а куда и не стоит нос совать. Скажем, мечтать о «Жизели». Прямо скажем, Господь Бог поскупился и не дал вам длинных ног и рук. «Душой исполненный полет», так сказать, оставим «крылатым». Воздух не для вас. Это удел таких, как Тальони.

– Я с вами решительно не согласна. Если у меня пока нет высокого прыжка, – вспыхнула Матильда, – Христиан Петрович, я в рыбку вытянусь… Прыжок будет!

– Дело не в прыжке, – закричал Иогансон. – Покажите мне, как вы делаете па де пуассон.

– Не буду! Христиан Петрович, я из-за вас выговор получу в театре.

Матильда резко рванулась к дверям и едва не столкнулась с дочерью учителя Анечкой Иогансон. Ведущей корифейкой театра.

– На улице светопреставление! Столько снега! Валит и валит… – едва переведя дух, проговорила Аня.