Чародейка

Лицо властелина приобрело восковой оттенок, глаза лихорадочно светились, под ними набрякли тяжелые мешки. Обычно яркие губы выглядели бескровными.

Штрихи скупой улыбки заставили сеть тонких морщин протянуться по лицу:

– Рад видеть тебя живой, - хмыкнул рыжий. Улыбка соскользнула, не удержавшись.
– По какому поводу встреча?

– Хоспису необходимы медикаменты и перевязочные материалы, ваше величество.

– Гораздо проще, экономнее, а главное – милосерднее выслать карательный спецотряд. Ну, ладно, не сверкай глазами, - устало поморщился король, потирая переносицу. – Будут тебе медикаменты. Подготовьте раненых, подлежащих транспортировке. До заката есть время и возможность телепортировать людей на юг и в земли Падших.

– Спасибо, ваше величество.

– Совершенно не за что.

– Чархан, я…

Но поверхность зеркала потускнела, не дав закончить фразу.

Спустя час после царской дистанционной аудиенции прибыла обещанная помощь. Спешно и искусно выстроили портал. Через пространственную дверь раненных перебросили в Южные земли.

День промелькнул, как одна минута.

К трем часам особняк практически опустел. Вместе с раненными импровизированную больницу покинуло и большинство медикусов. Пустеющий дом погружался в безнадежную тишину.

Надежде казалось, она находится внутри корабля, который с минуту на минуту, вот-вот, должен затонуть.

Наступление Темных начиналось почти красиво: небо расцвечивалось огнями, напоминающими разводы северного сияния. На земле вслед за этим наступил кошмар наяву…

***

Восход солнца казался приходом миссии. Они выстояли и эту ночь. Но – какой ценой? Город лежал в руинах. Улицы - обескровлены. Картина настолько напоминала видения из прошлой жизни Джайны, что казалось, оба воплощения накладываются одно на другое.

Редкие патрули прочесывали улицы, но мародеров не было: все, кто мог, покинули осажденную Темными столицу.

На подступах к дворцу девушку остановила охрана.

Минут через пятнадцать – двадцать к ней подошла серая фигура, в которой Чародейка не без труда узнала Оральфа. События последних часов и на нем немилосердно оставили след.

– Джайна!
– В голосе не было вопроса, - усталое удовлетворение.
– Живая? Куда направляешься?

– К королю. Во дворец.

– Дворец в руинах, Чародейка. Король, личная охрана, Крэй, придворные – все погибли.

Когда порежешь палец, нервы обжигает сразу. Когда отрежет руку, говорят, боль не чувствуется: потеря для организма слишком страшна.

– Чархан – мертв?

Произнесено! Вот так сурово и просто, буква за буквой, слово за слово. Вполне обыденно.

Чувство нереальности усиливалось.

Надежда покачала головой.

–Не может быть! Он должен найти способ спастись. Это же Чархан!

Надежда верила в королевскую неуязвимость свято и нерушимо. Она беспокоилась о ком угодно, только не о нем: бессмертном, крылатом, всевластном. Холодном, жестоком и слишком умном, чтобы умереть.

Чархан – мертв? Не укладывалось в голове. Немыслимо! Ещё более невообразимо, чем собственная смерть!

– Здесь какая-то ошибка. Он - не мог умереть!

Оральф смотрел на девушку без всякого выражения. Лишь в глазах мелькали обрывки мыслей, которые Надежда не могла ухватить.

– Идем.

– Куда?

– Убедишься в его смерти.

Надежда опустила голову. Пальцы её сжимались и разжимались.

Что лучше – надеяться понапрасну или все же узнать правду, какой бы страшной та не была?

– Предупреждаю сразу, – хрипло проговорил Оральф, - зрелище не для слабонервных.

Вытащив фляжку, он протянул её Чародейке:

– Пей!

Горло обожгло. Раскаленная лава, заструившись по венам, на миг прогнала леденящий холод.

Пока они шли, Надежда пыталась представить мир без Чархана. Но терпела поражение. Не могла. Не получалось.

Господи! Пусть это будет ошибкой! Пожалуйста, пусть это будет чем угодно – предательством, фарсом, глупым розыгрышем, идиотской шуткой, - но только пусть рыжий король живёт!

Оральф остановился. Надежда огляделась и не удержавшись, охнула.

Местность не то, чтобы изменилось. Само слово «изменилось» казалось по отношению к происшедшему просто кощунственным.

На месте дворца находилась воронка с рваными краями. Обломки стен, черные, покосившиеся, оплавившиеся, искореженные печные трубы, куски битого стекла, полоскающиеся по ветру обрывки занавески– вот все, что осталось от чудного архитектурного детища. Но это было далеко не самое страшное.

В несколько рядов, замотанные в серое дерюжное сукно, наподобие древнегреческих мумий, штабелями, иного слова не подберешь, лежали тела. Оральф медленно двигался между трупами, пока не замер над телом, накрытым ярко-алым покрывалом. Точно флагом.

– Готова?

– Нет, - покачала головой Надежда.

Взгляд скользнул по земле, к окоченевшим труппам двух царских любимцев – барсов, третировавших гостей и лакеев во время королевских трапез. Окоченевшие, обожженные, несчастные бессловесные твари разделили участь королевского двора.

Надежда больше не чувствовала порывов ветра и течения времени. И душа, и тело потеряли чувствительность. Больше всего ей хотелось уйти, сбежать, остаться в неведении. Не видеть самого страшного. Но потом, через несколько дней, когда надежда, её тезка, вновь поднимет голову, ей останется только жалеть о добровольно выбранной неизвестности.

– И никогда не буду готова. Поднимай эту тряпку, Оральф, - почти зло, с усилием проговорила Надя.

Не глядя на девушку, молодой человек опустил материал ровно настолько, чтобы обнажить лицо мертвеца.

Обезображенное ожогами, оно все же хранило черты, потемневшие от копоти, искаженные смертью, словно в испорченном зеркале. Но не узнать тонкий профиль, надменно сложенные губы оказалось невозможным. Изувеченное лицо не обрамляли волосы. Король больше не был рыжим.

Небо закачалось, поплыло. Но не упало. Земля угрожала встать на дыбы, но осталась на месте. Надежда хватала ртом воздух, казалось, сердце вот-вот разорвется. Но, молодое и сильное, оно продолжало биться.

Крупинки снега сыпались с низкого, равнодушного ко всему, неба.

Мир только декорация к нашей жизни. Миру безразлична как наша боль, так и наша радость. Миллионы новых существ родятся после того, как от нас ничего в нем не останется. Миллионы были до нас, и от них к нашему приходу не осталось даже тонкого аромата памяти.

Мы приходим для того, чтобы однажды уйти навсегда от всего, чем дышали, что любили. Никто не избежит смерти.

Тогда, о, Небеса, почему?! Почему такбольно?!