Час пробил

Руку Элеоноры сжимали крепкие пальцы. «Как он говорит: вот это, и все. Он забыл, что это. Гриб смерти».

Элеонора остановилась, прикоснулась пальцем к грибовидному облаку и спросила:

— Мистер Макбрайд, что это?

— Смерть, — не задумываясь, ответил он. — Портрет смерти анфас и в профиль. Мерзкая штука. Дальше — вид Фудзи с моря в провинции Кадзуса.

«Помнить в таком возрасте все подробности?» — удивилась Элеонора.

— Вот это! — палец Макбрайда очертил гриб. — У меня есть все фрагменты серии, тридцать шесть видов горы Фудзи.

— Мистер Макбрайд! — Женщина с белой головой вынырнула из глубины парка и всплеснула руками. — Вы приказали пикого не пускать.

— Мы никого и не пускаем, она — свой человек, — бросил через плечо полковник и потащил Элеонору за собой.

Они остановились перед задним фасадом.

— Мост Кумо-Но Какэ в горах… Неужели забыл? — полковник расстроился. — В горах, в горах…

— Не стоит, мистер Макбрайд, не так уж важно, в каких горах этот удивительный мост.

Макбрайд с недоверием посмотрел на миссис Уайтлоу, съел еще одну конфету и что-то вспомнил:

— Как это — неважно? В жизни все важно. Нужно знать точно, где, что и почему происходит, чтобы не сделать ложного шага. Я вспомню. Непременно вспомню. У меня отличная память, просто вчера напичкали какими-то лекарствами — из-за них я все забыл. Терпеть не могу лекарства.

— А принимаете.

— Врачи обижаются, когда не принимаешь лекарство, которое они выписывают. Неудобно их обижать. Мы-то с вами понимаем: от врачей ничего не зависит, ничего — ни от врачей, ни от лекарства. Все зависит от судьбы, а судьбу каждый выбирает сам.

— А как же книга судеб?

— «Книга, книга»… — Полковник вдруг развеселился. — Я же говорил, вспомню: мост Кумо-Но Как» в горах Гедосан. Вот это! Над мостом.

Обогнули угол дома. За ними как тень следовала женщина в фартуке. Она смотрела под ноги и передвигалась неслышными мелкими шажками. Макбрайд остановился, отошел па несколько шагов, как ценители живописи в музеях, и прищурился:

— Перевал Мисима. Люблю смотреть на него в дождливую погоду. Он как реальный в струях дождя. Тут не понадобилось подрисовывать. Вот это. У самого Хокусая было нарисовано. Видите, гигантские клубящиеся облака над склоном горы. — Макбрайд остановился. — Он предвидел, как настоящий художник, предвидел, каким будет облик смерти, и нарисовал ее.

«Удивительно, в нем нет ничего безумного. Разве что конфеты, которые запихивает в рот с детской поспешностью. Скорее, оживленный интеллигентный джентльмен. Глаза, в которых видна мгновенная смена настроений, настроений различных оттенков — от буйно-прекрасного до хорошего, но и намека нет на грусть, разочарование, безверие. Защитная реакция организма па горе. Есть предел горя, за которым организм запирается и дальнейшие несчастья не воспринимает. В таком человеке воцаряется мир».

— Хотите зайти в дом?

Элеонора пожала плечами. Она все время чувствовала на себе осуждающий взгляд охранительницы полковничьего покоя.

— Если пойдем в дом, нужно будет разуться. Так принято, ничего не поделаешь. Я могу организовать церемониальное чаепитие, если не торопитесь. Молодые всегда торопятся. Казалось бы, должны торопиться старики. Зайдете?

— Не стоит, поговорим в саду.

— Я знаю, почему вы отказываетесь, — хихикнул полковник, — у вас чулок рваный. Верно говорю? Помню, нас с женой пригласили куда-то, и пришлось снять туфли. Она

снимает туфлю — и ба! Чулок рваный! Как она расстроилась, вы не представляете. Самое сильное переживание на моей памяти. Я тоже огорчился за нее. Тоже сильно. Я никогда так не переживал. Нет, вру. Когда сын умер. У меня был сын.

Затрещали ветки, и Элеонора увидела, как седая женщина, не сдерживая рыданий, бросилась в густые кусты. Полковник недоуменно посмотрел на дрожащую листву кустов и совершенно спокойно продолжил:

— Был сын. Умер. Не помню, сколько ему было лет. Видите, возраст сына вспомнить не могу, а гору в Японии могу. Япония, Ниппон, Нихон… А знаете, кто над крыльцом такой важный и серьезный? Командор Пэрри. Он открыл для нас подданных Тэнно, небесного господина. Я часто думаю, что и для них, и для нас было бы лучше, если б такое знакомство не состоялось. Но оно состоялось. — Он задумался. — Жаль, не хотите в дом. Вы увидели только легкие передвижные шодзи — наружные стены. Внутри дом тоже красив. Это большой дом, на тридцать два мата. Или на тридцать два татами. Понимаете?

Элеонора кивнула, взяла Макбрайда за руку и не без кокетства спросила:

— Полковник, а мне можно вставить хоть словечко?

— Конечно! Неужели я все время болтаю? Это от одиночества! — искренне огорчился он.

— У вас великолепная память… — начала миссис Уайтлоу.

— Разве это вопрос? — перебил полковник и предложил Элеоноре конфету.

— Вы помните Окинаву?

— Прекрасно, — дожевывая конфету, подтвердил он.

— У меня есть один знакомый, Уиллер, он врач и… Полковник свернул фантик, положил на ладонь и щелчком послал в изящную урну, обшитую деревянными панелями с гравюрами.

— Уиллер! Еще бы, прекрасно помню. Капитан Уиллер. Я сам отобрал их для выполнения особо важного задания. Отобрал всех троих: Уиллера, Байдена и Гурвица.

— Вы помните их в лицо? — Элеонора придвинулась ближе к полковнику.

— Как будто это было вчера. Уиллер — этакий полуари-стократ с виду, неразговорчивый, с лошадиным лицом и большим красным родимым пятном на щеке. Да! Он заменил Моуди, тот оказался слишком интеллигентен для этого

дела. К тому же Моуди-старший был близок к влиятельным кругам конгрессмен… Байден — увалень, лицо я плохо запомнил, ничем не выразительное лицо: обычное с обычными чертами. Помню только, он потел все время. Волновался перед начальством. Третий коротышка…

«Неужели они? Конечно. Полковник описывает их как с натуры. Красное пятно. Толстый все время потеет. Коротышка. Зачем они сменили фамилии? Моуди — не сменил. Но он и не участвовал. А почему не показывали, что знают друг друга с войны? Какова их роль в деле Лоу?»

— …лысый коротышка. Помню, я еще пожалел его: такой молодой, а уже ни единого волоса. Как у меня сейчас вот тут, — он погладил себя от лба к затылку. — Но я-то, слава богу, не мальчик, пожил с шевелюрой.

— Простите, полковник, о какой миссии вы говорили? Какое особо важное задание?

Макбрайд отвернулся: из прекрасного его настроение стало всего лишь хорошим, а у него оно походило на хандру.

— Не помню. Все, что связано с их заданием, забыл. Дал себе команду и забыл.

— А вы не могли бы дать себе команду и вспомнить? — Элеонора поправила его жидкие волосы над воротником рубашки.

— Хитрюга, — настроение Макбрайда снова улучшилось, — как моя жена. Она прекрасно понимала: чего угодно можно добиться, если по-хорошему…

Он выпрямился, несколько раз облизал губы, в глазах зажегся лихорадочный блеск, быстро угас, и на миг Элеоноре показалось, что перед ней умный пожилой человек, без намека на безумие.