Час волка
Шрифт:
– Очаровательно, - сказал Майкл.
– Я встречал и более симпатичных змей.
Чесна посмотрела на него; она и впрямь была хорошей актрисой, поскольку ее лицо сохраняло мечтательное выражение счастливой влюбленной, в то время как глаза были холодными и неприветливыми.
– За нами следили, сказала она.
– Если вы еще хоть раз попробуете засунуть свой язычище мне в горло, я его откушу. Вам ясно, милый?
– Означает ли это, что мне будет предоставлен еще один шанс?
– Это значит, что наше обручение - фикция, которую не следует путать с реальным положением дел. Это был лучший способ объяснить ваше присутствие и поселить вас в этом отеле.
Майкл
– Я лишь пытаюсь играть свою роль.
– Оставьте игру мне. Просто идите, куда я велю вам идти, делайте то, что я велю делать, и говорите, когда заговорят с вами. Не давайте никакой информации по собственному почину, и, ради Бога, не пытайтесь мериться эго с Гарри Сэндлером.
– Она неодобрительно нахмурилась.
– И что насчет сырого мяса? Вам не кажется, что вы немного переборщили?
– Быть может, и так, но ведь эту сволочь я отсюда выкурил, правда?
Чесна ван Дорн отпила вина, но не ответила. Приходилось признать, что Майкл прав. Сэндлер оказался оттеснен на второй план - другой, возможно, принял бы это легко, но только не этот охотник на крупную дичь. И все же... в некотором эксцентричном, странном роде это действительно было забавно. Она глянула поверх края бокала на своего собеседника. Определенно не того типа, что собирают тюльпаны, решила она. Полностью отмытый от грязи, без косматой шевелюры и бороды, он был очень красив. Но его глаза тревожили Чесну чем-то, чему она не могла дать определения. Они походили на... да, решила она: они походили на глаза опасного зверя и напомнили ей бледно-зеленые глаза горного волка, который напугал ее в Берлинском зоопарке, когда ей было двенадцать. Зверь уставился на нее холодными прозрачными глазами, и, несмотря на прутья решетки, Чесна задрожала и крепко прижалась к руке отца. Она знала, что думает волк: "Я хочу тебя съесть".
– Я хочу есть, - сказал Майкл. От сырого мяса у него разыгрался аппетит.
– Здесь есть ресторан?
– Да, но еду можно заказать в номер.
– Чесна допила вино.
– Нам о многом нужно поговорить.
– Майкл смотрел на нее, не отрываясь, и под его внимательным взглядом она отвела глаза. Подозвав обслуживавшего их официанта, она подписала счет, а потом взяла Майкла за руку и повела из бара, точно породистого пса на поводке. Как только они оказались в вестибюле и зашагали к ряду лифтов с позолоченными дверьми, Чесна включила свою великолепную улыбку, точно театральный юпитер.
Они уже были у лифтов, когда сиплый мужской голос произнес: Фройляйн ван Дорн?
Чесна остановилась и обернулась, сияя улыбкой, готовая очаровать очередного искателя автографов.
Человек этот был воистину громадным: живой блиндаж, ростом около шести футов трех дюймов и весом по меньшей мере двести шестьдесят фунтов, с толстыми руками и могучими плечами. На нем была форма адъютанта СС, серое кепи с козырьком, а лицо было бледным и бесстрастным.
– Мне велели вручить вам вот это, - сказал он, протягивая Чесне маленький белый конверт.
Чесна взяла его; ее рука по сравнению с рукой этого человека казалась рукой ребенка. На конверте значилось ее имя.
Сердце Майкла дрогнуло. Перед ним стоял человек по имени Бутц, который до смерти забил ногами в Безанкуре дядю Габи.
– Я должен доставить обратно ответ, - сказал Бутц. Его волосы были подстрижены очень коротко, а бледно-голубые глаза смотрели из-под тяжелых век - глаза человека, которому все прочие живущие на земле видятся хрупкими конструкциями из плоти и костей. Пока Чесна, разорвав конверт, читала письмо, Майкл быстро взглянул
на сапоги эсэсовца - высокие, выше колен, с толстой подошвой. Их глянцевая поверхность отражала свечи в шандалах, и Майкл задумался, не эти ли самые сапоги вышибли зубы Жервезу. Он почувствовал, что Бутц наблюдает за ним, и, подняв взгляд, посмотрел в тусклые голубые глаза. Бутц коротко кивнул; его пристальный взгляд не выразил никакого узнавания.– Передайте ему, что я... что мы будем в восторге, - сказала ему Чесна, и Бутц широким шагом удалился в сторону группы офицеров, стоявшей посреди вестибюля.
Приехал лифт. "Шестой", - велела Чесна пожилому лифтеру. Пока они поднимались, она сообщила Майклу: - Нас только что пригласил пообедать с ним полковник Эрих Блок.
6
Чесна отперла белую дверь и повернула узорчатую медную ручку. Когда Майкл переступил порог, на него пахнуло ароматом свежих роз и лаванды.
Гостиная была вся - величие белой мебели, с двадцатифутовым потолком и камином, выложенным зеленой мраморной плиткой. Створчатая застекленная дверь вела на балкон, выходивший на реку и лес за ней. На крышке белого "Стейнвея" стояла большая хрустальная ваза с розами и веточками лаванды. Со стены над камином сурово смотрел из рамы портрет Адольфа Гитлера.
– Уютно, - сказал Майкл.
Чесна заперла дверь.
– Ваша спальня - дальше по коридору.
– Она кивком показала, где.
Пройдя по коридору, Майкл оглядел просторную спальню с темной мебелью из дуба и написанными маслом картинками, изображавшими разнообразные самолеты "Люфтваффе". Его багаж был аккуратно разложен в шкафу. Он вернулся в гостиную.
– Впечатляет, - сказал он, преуменьшая свои впечатления. Положив пальто на диван, он прошел к одному из высоких окон. Дождь еще шел, он тихонько постукивал в стекло, лес внизу был окутан туманом.
– За это платите вы или ваши друзья?
– Я. И недешево.
– Она прошла к бару с ониксовым верхом, достала с полки бокал и откупорила бутылку ключевой воды.
– Я богата, - прибавила она.
– И все благодаря актерской игре?
– С тридцать шестого я снималась в главных ролях в шести фильмах. Разве вы обо мне не слышали?
– Я слышал об Эхо, - сказал он.
– Не о Чесне ван Дорн.
– Он открыл балконную дверь и вдохнул туманный, пахнущий сосной воздух.
– Как же американка стала немецкой кинозвездой?
– Талант. Плюс к этому я оказалась в нужное время в нужном месте. Она выпила ключевую воду и отставила бокал в сторону.
– "Чесна" происходит от "Чисапик". Я родилась на яхте отца, в заливе "Чисапик-Бэй". Мой отец был немец, а мать - из Мэриленда. Я жила в обеих странах.
– Почему же вы предпочли Мэриленд Германии?
– многозначительно спросил он.
– Вы имеете в виду мою лояльность?
– Она едва заметно улыбнулась. Ну, что ж, я не из тех, кто верит в этого человека над камином. Как не верил и мой отец. Он покончил с собой в 1934, когда его дело прогорело.
Майкл открыл было рот, чтобы сказать "Сочувствую", но это не требовалось. Чесна просто ставила его в известность.
– И все же вы делаете фильмы для нацистов?
– Я делаю фильмы, чтобы делать деньги. К тому же, есть ли лучший способ добиться их расположения? Благодаря тому, кто я и что делаю, я вхожа туда, куда не вхожи многие другие. Я как бы невзначай слышу массу сплетен, а порой даже вижу карты. Вы были бы изумлены, узнав, как способен бахвалиться какой-нибудь генерал, когда шампанское развяжет ему язык. Я Золотая Девушка Германии. Мое лицо есть даже на некоторых пропагандистских плакатах.
– Она вскинула брови.
– Понимаете?