Часовые Запада

Она рассмеялась серебристым смехом.

– Ну и что, если увидят? Я не собираюсь из-за всяких глупых условностей купаться в одежде. Не будь таким занудой, Гарион.

– Не поэтому. Просто...

– Что?

– Не важно.

Она вбежала в озеро, повизгивая от восторга и обжигающей льдом воды. Оттолкнувшись, она нырнула, доплыла до другого берега, где в хрустально-прозрачную воду свешивалось поросшее мхом бревно, и встала на дно. Волосы ее струились по плечам, а на губах играла проказливая улыбка.

– Ну?!
– крикнула она ему.

– Что - "ну"?

– Ты идешь?

– Нет, конечно.

– Неужели всемогущий Повелитель Запада испугался холодной водички?

– Всемогущий Повелитель Запада не желает подхватить простуду ради удовольствия поплескаться в ледяной воде.

– Гарион, ты определенно становишься занудой. Сними свою корону и расслабься.

– На мне нет короны.

– Тогда сними что-нибудь другое.

– Сенедра!

Она снова рассмеялась и принялась болтать ногами, поднимая в воздух миллионы искрящихся капель воды, которые, как алмазы, сияли в лучах утреннего солнца. Затем она легла на воду, и ее волосы медным веером рассыпались по гладкой поверхности озера. Венок, который она сплела, после купания разошелся, и на воде покачивались полевые цветы.

Гарион сидел на подстилке из мха, удобно прислонившись спиной к стволу дерева. Грело теплое солнце, и ноздри его наполнял пьянящий запах травы, деревьев и лесных цветов. Из-за высоких стволов вылетела бабочка с узорчатыми золотисто-голубыми крыльями. Привлеченная ярким цветом, или запахом, или чем-то еще, она устремилась к озерку и цветам, качавшимся на нем. Бабочка перелетала от одного цветка к другому, слегка касаясь их крыльями. Сенедра, затаив дыхание, медленно погрузила голову в воду так, что на поверхности осталось только ее лицо. Бабочка все ближе и ближе подлетала к застывшей в ожидании королеве. И вот, опустившись к ее лицу, бабочка нежно коснулась крыльями ее губ.

– О, замечательно, - рассмеялся Гарион.
– Теперь моя жена общается с бабочками.

– Ради поцелуя я готова на все, - отвечала она, бросив на него лукавый взгляд.

– Если ты хочешь поцелуя, я могу это взять на себя.

– Интересная мысль.Тогда поцелуй меня прямо сейчас.А то мой дружок уже охладел.- Она махнула рукой на бабочку, которая, трепеща крыльями, уселась на склонившийся над водой куст.
– Иди ко мне, Гарион.

– Ты же на самой середине озера, - заметил он.

– Ну и что?

– Выходить ты, по-видимому, не собираешься.

– Ты предложил поцелуй, Гарион. Без всяких условий.

Гарион вздохнул, поднялся на ноги и начал раздеваться.

– Мы оба об этом пожалеем, - предупредил он.
– Летние простуды долго не проходят.

– Ты не простудишься, Гарион. Давай же.

Поежившись, он решительно вступил в ледяную воду.

– Жестокая ты женщина, Сенедра, - пожаловался он, содрогаясь от обдавшего его холода.

– Не будь таким ребенком. Иди сюда.

Стиснув зубы, он двинулся к ней, разгребая в стороны воду, и по дороге больно ударился ногой о лежащий на дне камень. Когда он приблизился к Сенедре, она обвила его шею своими холодными, мокрыми руками и крепко прижалась губами к его губам. Ее продолжительный поцелуй заставил его слегка покачнуться. Он почувствовал, как губы ее напряглись, сложившись в лукавую улыбку, не отрываясь при этом от его губ, а потом она без всякого предупреждения подняла ноги и своим весом увлекла его под воду.

Он вынырнул, бранясь и отплевываясь.

– Правда, здорово получилось?
– хихикнула она.

– Не особо, - проворчал он.
– Тонуть мне не очень понравилось.

Она пропустила это мимо ушей.

– Ну раз уж ты совсем промок, то можешь со мной еще поплавать.

Проплавав вместе около четверти часа, они вышли из озера, дрожа и посинев от холода.

– Разведи огонь, Гарион, - проговорила Сенедра, клацая зубами.

– Я не взял с собой трут, - сказал он.
– И кремень тоже.

– Тогда сделай это по-другому.

– Как - "по-другому"?
– не сразу понял он.

– Ну ты же знаешь...
– Она загадочно махнула рукой.

– А-а. Я и забыл об этом.

– Быстрее, Гарион. Я замерзаю.

Он набрал хворосту и сухих веток, расчистил место на полянке и направил свою энергию на сложенное в кучу топливо. Сначала поднялась тоненькая струйка дыма, потом вспыхнул язык ярко-оранжевого пламени. Через несколько минут рядом с покрытым мхом холмиком, у которого, сжавшись в комок, сидела дрожащая Сенедра, весело потрескивал огонек.

– Да, вот так-то лучше, - сказала она, протягивая руки к костру.
– Полезный ты человек, мой господин.

– Благодарю. Не пожелает ли моя госпожа что-нибудь надеть?

– Пока не высохнет, не пожелает. Терпеть не могу надевать сухую одежду на мокрое тело.

– Тогда надеюсь, что никто сюда не заглянет.

– Подойди, сядь со мной рядом, - предложила Сенедра.
– Здесь гораздо теплее.

У Гариона не было причин отказываться, и он присел рядом с ней на теплый мох.

– Вот видишь, - произнесла она, обнимая его рукой за шею.
– Ведь так гораздо лучше, правда?
– Она поцеловала его - серьезно и сосредоточенно.

У него перехватило дыхание и сердце забилось сильнее.

Когда она наконец ослабила объятия, Гарион с беспокойством оглядел поляну. Краешком глаза он уловил порхающее движение над самой водой и смущенно кашлянул.

– В чем дело?
– спросила она.

– Бабочка на нас смотрит, - ответил он, покраснев.

– Ничего страшного, - улыбнулась она, снова обвивая руками его шею.

Весна незаметно перешла в лето, а в мире в том году царило непривычное спокойствие. Независимое королевство Вордов было сломлено набегами вооруженных до зубов бандитов, и семейство Вордов наконец униженно попросило принять их обратно в состав Толнедрийской империи.

Новости из Хтол-Myproca доходили отрывочные, но вроде бы положение на дальнем юге стабилизировалось - маллорейцы Каль Закета удерживали равнины, а Ургит со своими мургами прочно окопался в горах.

Донесения, периодически посылаемые Гариону драснийской разведкой, указывали на то, что возродившийся Медвежий культ не распространяется за пределы отдаленных деревень.

Гарион радовался этой передышке, и, поскольку никаких срочных дел у него не было, он взял в привычку поздно вставать и иногда проводил в блаженной дремоте два-три часа после восхода солнца.

Одним таким утром где-то в середине лета ему приснился на редкость чудесный сон, будто они с Сенедрой прыгали с чердака сарая на ферме Фалдора на стог мягкого сена. Но его сладкие грезы немилосердно прервала жена, которая внезапно выпрыгнула из постели и бросилась стремглав в соседнюю комнату, откуда послышались громкие харкающие звуки.

– Сенедра!
– воскликнул он, вскакивая вслед за ней с постели.
– Что ты делаешь?

– Меня рвет, - отвечала она, поднимая бледное лицо от таза, который держала на коленях.