Часть первая. Тропы Тьмы

– -Я вижу, вы стихи любите, -- уважительно заметил Лантанов.

– -Кто ж их не любит!
– - Руководитель коммуны закинул руки за голову.
– - Бывают, наверное, отклонения, но это либо отсутствие культуры, либо тоже болезнь какая-то. Есть ведь люди, которые и музыку на слух не воспринимают!

– -А музыку вы тоже любите? Какую?

– -Слушайте, Лантанов, а зачем вам это знать?

– -А вы думаете, -- обиделся Юрий, -- я тут каждый день могу с кем-то о музыке поговорить? Я вот "Роллинг Стоунз" люблю, Рокко Сиффреди ещё...

– -А Рокко Сиффреди -- это разве композитор?
– - усомнился Керн.

– -Ох, прошу прощения, замечтался.
– - Лантанов встрепенулся всем телом.

– - Я его с Гаэтано Пуньяни перепутал. Как композитора, я люблю Пуньяни, конечно же. А лучше всего, на мой взгляд, это второе действие "Щелкунчика". Вальс цветов, та-ля-ля, та-ля-ля-лям!

В этот миг в двери постучали. Лантанов юркнул под шконку, опасаясь гневного Алибека, но в двери вошёл Бенедиктов. Он был снова жестоко избит, старые шрамы, оставленные плёткой Юрия, открылись и кровоточили, а левый глаз истопника заплыл, как восковая свеча на электроплитке.

– -Нелюди...
– - глухо произнёс он.
– - Сволочи! Идите туда, Керн, там детей били!

– -Вам к Ирине надо, Бенедиктов, -- сказал Керн, поспешно вставая и обуваясь.

– -Ирина там уже. Меня-то ногами били, а я кочергой. И дети пострадавшие есть ещё. Надо меры принимать.

– -Какие меры, Бенедиктов?!
– - успел спросить Керн, выскакивая за дверь.

– -Да расстрелять половину, и то не жалко!
– - Истопник вышел вслед за военинструктором.
– - Мерзавцы, над детьми такое учинять! Взрослым, которые там родители, тоже досталось. И вас, говорят, убивать собираются!

– -А, вы тоже собираетесь...

На это Бенедиктов не нашёл ответа. Вслед обоим мужчинам выскочил Юрий со своим прутом наперевес.

– -Так что там произошло?

Истопник по привычке глянул на Юрия исподлобья, потом вскинул голову:

– -Обычное дело, мразь большевицкая зашевелилась! Всё отнять, всё поделить! Дети, мол, общие, и пусть теперь трудятся на всех! Я сказал на это пару ласковых, так они на меня попёрли буром. Уголовный элемент! Ссучился, говорят, в активисты подался, на красных теперь работаешь! Ну, я -- это не так интересно, а детям они сказали: кто, мол, прямо сейчас работать не пойдёт, того прямо тут и разложим! Пацанов выпорем, а с девочками на глазах у пацанов такое сделаем, что все на всю жизнь запомнят. Какая-то мамаша на этом месте начала дёргаться, так эти большевички её повалили, стали ногами пинать, сказали, что с неё и начнут. Ну, тут я взял кочергу и показал этой красной сволочи...

Керн, хоть и трясся от гнева, не выдержал -- расхохотался.

– -Вам смешно, -- сказал обиженный Бенедиктов, -- а на мне опять живого места нету! Я ещё с газовой камеры не отошёл...

– -От этого мне вовсе не смешно, -- сказал Керн.
– - Смешно мне оттого, что вы, Бенедиктов, только что дрались с белыми бандитами и рисковали своей жизнью за дело свободы, как заправский красный комиссар. Хотите не хотите, а революция за такое дело ордена даёт! Справедливая это штука -- история, она всех, кто выжил, рано или поздно учит уму-разуму.

Говорил он всё это толчками, на ходу -- боялся не поспеть. Но Бенедиктов понял.

Керн вбежал в толпу, отшатнувшуюся от него, как от пожара. Толпа уже присмирела -- зачинщики, должно быть, сбежали, а остальные поняли, что зашли слишком далеко в своих стихийных действиях. Несколько самых трусливых или самых сознательных принялись вразнобой объяснять руководителю коммуны, куда и как ушли зачинщики. В стороне, прямо среди грязи и ночной стужи, Ирина при свете одинокой ртутной лампы зашивала разорванную скулу шипящему от боли Алибеку Мухтарову.

– -Почему не в лазарете?!
– - гневно бросил Керн.

– -Нельзя их без присмотра оставлять!
– - ответила Ирина за Мухтарова.
– - Сволочь бандитская!

Керн накинулся на остальных:

– -А вы чего рты раззявили! Зачинщиков -- обратно, я, что ли, за ними шляться буду?! Если хоть один ребёнок пострадал -- я всех, кто здесь стоит, пущу в расход, кроме тех, кто дрался с этими бандюгами! И Левицкого, -- припомнил он вдруг, -- тоже заодно с вами! Идеечки-то знакомые, если что! Так что, граждане бандиты и работорговцы, у вас было почти два дня, чтобы одуматься, а филиал банды Ахтырова я вам тут развернуть не дам. Не дам! А ну-ка, марш за зачинщиками!
– - прикрикнул он.
– - Стоять они мне тут ещё будут!

Вновь, едва ли не в сотый раз за эти дни, лязгнул затвор керновского автомата, досылавший патрон в казённик. Толпа попробовала загудеть и завозмущаться; Керн вскинул ствол -- что он не шутит с оружием, знали уже все. Люди отхлынули, как грязная пена с полосы прибоя.

– -Не разбегаться!
– - окрикнул начальник коммуны.
– - Пять человек -- за зачинщиками, остальным стоять! Среди подростков жертвы есть?

– -Троих похватали, -- сказал парнишка в роговых очках, -- но сделать ничего не успели. Этот, с кочергой, так распсиховался, а потом и дозорный помог. Они на них переключились, изверги. Ну да вы не бойтесь, товарищ начкоммуны, у них оружия тоже нет, а мы сами себя в обиду тоже больше давать не станем!

Эти слова исторгли у кого-то в толпе желудочный стон ненависти. Стонущему, впрочем, дали сразу же по загривку, и он замолчал. Полдесятка мрачных людей и впрямь отделилось от толпы, направляясь к блоку номер один. Остальные стояли среди промозглой весенней ночи, начиная всё больше дрожать от холода и от страха.

– -Кончать пора этого начальничка!
– - заорал кто-то из толпы.
– - При Кристаллове хоть какой-никакой порядок был!

– -Кормили!
– - поддержал женский голос!

– -Кому положено, под шконкой жили!
– - добавил жару густой поповский бас-профундо.

Керн вдруг увидел лицо Лантанова. Оно стало весёлым и злым.

– -Ну что, командир, -- спросил Юрий, помахивая своим прутком, -- будете и дальше в демократию играть? Или расстреляете кого-нибудь? Олег, тот не расстреливал. Воспитательными мерами обходился! А вы -- дали слабину, теперь они вам тут всё развалят!

– -Кончать их всех троих, большевичков!
– - выкрикнули в толпе.

– -Четверых, а не троих! Бенедиктов-то, гляди, тоже с ними! Скурвился!

– -Ну что же, -- сказал Керн.
– - С рабовладельцами и работорговцами воевать буду без пощады! Чести у вас, похоже, и на понюшку не наскрести, а коли так, то и права ни на что нет! Всех в барак номер один, мужчин, женщин -- без разбора! Запереть рабовладельцев накрепко! Нишанов! Стеречь строго, наблюдать! При попытке побега -- открывать огонь на поражение без предупреждения!

– -А ты, командир, куда?!

– -Охранять детские блоки. Медицинскую секцию тоже переносим туда. И если хоть одна подлюка сунется, то пристрелю на месте! А пока -- пусть под шконками митингуют, ахтыровцы полуготовые! Ненавижу... Марш отсюда!!!

Кто-то, подобрав осколок кирпича, запустил им в Керна; Керн уклонился и выстрелил в ответ. Раздался короткий вскрик, и человек, кидавший камень, повалился навзничь. Толпа шарахнулась; послышались крики ужаса. Подстреленный испустил последний предсмертный хрип и замер навсегда -- пуля, войдя в живот и отскочив от перебитого позвоночника, перемолола ему все внутренности, прежде чем выйти наружу сплющенным комочком меди из-под левого ребра.