Часть той силы

В этот день не произошло больше ничего примечательного, а вторую ночь Ложкин провел на довольно удобном старом дереве, выбранном заблаговременно. Вторая ночь прошла гораздо лучше, чем первая, потому что Ложкин попросил местного паука сплести гамак. Паук старался изо всех сил, а его паутина была настолько прочной, что Ложкин не сумел разорвать ни одну из нитей. В эту ночь он хорошо спал. Он постепенно начинал обживаться в этом мире и чувствовал себя все лучше.

Утром следующего дня он вышел на большую поляну, которая оказалась полуостровом травяной равнины, глубоко вдающимся в лесное море. Трава была высокой, сухой и головокружительно пахла. Над нею носились мелкие симпатичные насекомые неизвестных Ложкину пород. Вдали виднелось нечто, напоминающее воздушные шары.

72. Воздушные шары…

Воздушные шары, сотни шаров, отливающих перламутром, висели в воздухе, над самой травой. Они были совсем не велики: два или три метра в диаметре. Когда Ложкин увидел шалаш, сложенный из веток, и человека возле шалаша, глядящего вдаль и приложившего руку ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, он понял, что пришел.

В этот момент что-то огромное и бесшумное толкнуло его сзади. Он упал лицом вниз и попытался перевернуться, но громадная сила прижала его к земле. Он даже не мог повернуть голову. Из того положения, в котором он лежал, он мог видеть голую человеческую стопу, упирающуюся в землю. И эта стопа была вдвое длиннее его собственной. Затем нечто схватило его за плечи и перевернуло.

Над ним нависало колоссальное, но явно человекообразное существо. Его рост был не меньше трех метров, а мышцы были таковы, что голова едва виднелась из-за этих могучих холмов. Однако черты лица были мягкими и даже, как показалось Ложкину, женственными. При всей своей тяжеловесности, существо выглядело грациозным.

– Спокойно, Тара! Отпусти его! – прозвучал голос, и существо отпустило Ложкина, отодвинувшись.

К нему приблизился Творец, существо, еще недавно вылепленное им из глины, точный автопортрет самого Ложкина, если не считать мочек ушей.

– Чем обязан? – сухо спросил Творец. – Отойди, Тара!

Монстр отодвинулся на несколько шагов.

– Тара? – удивился Ложкин. – Это чудовище – женщина?

– А разве не видно? – спросил Творец. – У нее ведь женская грудь.

– Ты с самого начала собирался вылепить сильную женщину. Это она и есть?

– Она тебе не нравится?

Тара издала нечленораздельный звук, напоминающий тихий возмущенный рык.

– Я просто пока не привык к ней, – ответил Ложкин. – Она появилась так неожиданно, что поразила мое воображение. Я помню, ты хотел создать женщину, которая была бы и матерью и любовницей одновременно. Мне казалось, что это невозможно.

– Как видишь, ты ошибался, – сказал Творец. – Тара заботится обо мне и любит меня. И, конечно, охраняет меня. Она сильнее любого хищника в этих местах. Она могла бы голыми руками задушить небольшого слона. Правда, милая?

– Правда, – ответила Тара низким женским голосом и пошла в сторону шалаша, сложенного из веток.

Из одежды она имела лишь набедренную повязку из шкуры зверя. Когда она шла, было хорошо заметно, что она имеет слишком длинные руки и слишком короткие ноги. Немного наклонившись, она могла бы опираться о землю руками, как это делают гориллы.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал Ложкин.

– У меня нет ни малейшего желания тебе помогать.

– Я все-таки оставил тебе лишние три килограмма глины, – напомнил Ложкин, – для того, чтобы ты смог сбежать. Я поставил сверху ящик для инструмента и накрыл все это тряпками. Помнишь? Ты нашел мой подарок?

Творец улыбнулся.

– Ага, так это был ты? Я бы справился и без этих трех килограмм, – сказал он, – но все равно, спасибо. Честно говоря, я думал, что ты оставил их по ошибке. Это было смело. Тебе за это влетело от хозяина, да?

Видимо, он имел в виду деда.

– Он ни о чем не догадался.

– Это значит, что он глуп, – сказал Творец. – Впрочем, я уже знал это, когда воссоздавал его мозг.

– Нет, неправда. Старик хорошо образован, делает превосходные скульптуры, имеет тонкий вкус. Во всяком случае, имел. В молодости он написал несколько глубоких статей об искусстве. Я их читал, они конкретны, образны и злы. И все страшно устарели.

– Все, что он сделал, взято отсюда, – ответил Творец и описал рукою широкий круг. – Все его прекрасные скульптуры, все его знания, вся его культура и вкус, это тоже отсюда. Когда он впервые спустился в подземелье, он был тупым детиной с криминальными наклонностями. Ты говоришь о его статьях? – да он не писал их сам, он просто вылепил ту руку, которая эти статьи писала! Все его образование – три класса сельской школы. Из четвертого его элементарно выперли за тупость, постоянные драки и воровство. Ты не знал об этом? Он просто вор, который украл красивые вещи и пытается ими пользоваться.

– Откуда ты узнал об этом?

– Перед тем, как воссоздать его, я считывал матрицу его памяти. Не полностью, конечно, это бы заняло много времени. Поэтому я и уверен, что он глуп. Кроме того, человек, стремящийся к власти, не может быть умным. Тебе это не приходило в голову? К большой власти стремятся лишь большие глупцы. Что такое ум, как не способность жить счастливо и все сделать для этого? Найти свой неповторимый путь к счастью и пройти этот путь? Властелин никогда не бывает счастлив, он бывает лишь удовлетворен, как насильник, замучивший очередную жертву. Можно иметь хороший вкус и быть при этом ослом.

– А чем ты здесь занимаешься? – спросил Ложкин, чтобы сменить тему. Ему не нравилось то, как говорил Творец: говорил слишком много и слишком длинно.

– Творю, – ответил Творец, – я ведь больше ничего не умею. Я создаю вот это, – он провел рукой в сторону перламутровых шаров, висящих в воздухе, – это прекрасно, по-моему.

– Что это?

– Перламутровые вселенные, – ответил Творец. – Я создал за это время больше двухсот. Некоторые мне особенно удались. Например, вот эта. Как ты ее находишь?

– Я не вижу между ними никакой разницы, – сказал Ложкин. – Она немножко больше других, вот и все. Почему ты называешь их вселенными?

– Потому что они конечны снаружи и бесконечны изнутри. Там внутри все есть: миры, где пять материков и память сорока веков, и все такое прочее, как выразился один из ваших современных поэтов.

– Это был, Брюсов. Он умер давным-давно. Может быть, сто лет назад, я не знаю. Очень давно.

– Жаль, – ответил Творец. – Он умел черпать красоту из ничего. Я так не могу. Эти вселенные, которые ты видишь, не созданы мною, а всего лишь переведены в иную плоскость существования. Во мне нет ничего моего. Все, что я делаю, однажды уже было придумано другими, – как и я сам. На самом деле я не могу создать ничего нового. Я только игрушка. Когда я думаю об этом, мне хочется плакать. Но какое значение имеют мои слезы? Какое значение имеют слезы игрушки? Какое значение имеют ее слова?

Последние фразы он произнес с интонацией кукольного Пьеро, и даже похоже развел руками, но его глаза оставались веселыми и даже задорными; Ложкин подумал, что игрушка эта совсем не проста и очень-очень себе на уме.

Он взглянул на Тару и увидел, что та смотрит на своего создателя любящими преданными глазами. Казалось, что это глупое чудище готово расплакаться, Тара страдала искренне, и Ложкин даже пожалел ее. Тара поверила бы любой чепухе, лишь бы ее высказал предмет ее обожания. Чувство в ее глазах было настолько настоящим и глубоким, что даже уродство этого существа отступало на второй план.