Частная коллекция ошибок

— Ты прямо скажи, Раиса, — вдруг нахмурился Мики, — зачем тебе этот адрес? Ты что, собираешься прессовать Варьку, как меня сейчас? По какому праву ты будешь мучить ни в чем не повинную, хрупкую, слабенькую девочку? У которой талия вот такая?

Мики показал следователю большой и указательный пальцы, сложенные колечком. Как ни могучи были руки саксофониста, талий таких в природе не существует, поэтому Вероника окончательно разозлилась. Она была необыкновенная девушка: когда негодовала, то внешне делалась холодна, как сталь.

— Варвара Фомина не слишком меня интересует, — сказала Вероника бесстрастно. — Мне нужен Артем Немешаев. Фомина должна знать, где он.

— У, это совсем другое дело, — согласился Мики. — Если нужен именно Артем… Райка, беру свои слова назад. Ты молоток. Сыграть тебе «Караван»?

— Где находится квартира, которую снимает Немешаев?

Мики вдруг понял, что эта невысокая девушка через минуту может больно стукнуть его по лбу или провести еще какой-нибудь молниеносный прием. Ее глаза не источали ни капли женской неги. Они пронзали насквозь.

— Далась вам всем эта квартира! Вот и баба какая-то сегодня про нее спрашивала… А я в самом деле не знаю адреса, — сказал Мики. — Помню только визуально, где это — на Театральном бульваре. Там наискосок стоит старый дом, такой облупленный, с башенкой. Знаешь, где это?

— Знаю.

— Так вот, второй подъезд с краю. Хотя там всего два подъезда и есть… Как же тебе объяснить? Тот подъезд, что ближе к помойке. Третий этаж. Квартира налево от лестницы.

— Спасибо. До свидания.

Вероника двинулась в прихожую, на ходу торопливо застегивая плащик. Ей не терпелось как можно скорее попасть на Театральный бульвар.

— Рая, может, еще колбаски? — радушно предложил Мики, но больше Вероника любезничать и даже говорить с ним не собиралась.

Вдруг в ее портфеле противным немузыкальным сигналом задребезжал мобильник.

— Да, — ответила она серьезно.

Звонили из следственного отдела, сам Егоров.

Выслушав Егорова, Вероника застыла на пороге Микиной квартиры. Ее лицо стало кислым.

— Что за бред, — пробормотала она в трубку. — Опять? У Парвицкого? Вы не шутите, Александр Степанович? Этого не может быть!

Услышав имя знаменитого скрипача, Мики навострил малиновые уши. Однако было поздно: Вероника вприпрыжку, как школьница, сбежала с лестницы и хлопнула дверью подъезда.

На улице она все еще прижимала к щеке мобильник и слушала невероятные распоряжения Егорова.

— Но, Александр Степанович, — пыталась возражать она. — Я только что вышла на альпиниста Немешаева! Сейчас еду к его любовнице. Времени терять нельзя ни минуты. Да, он из фирмы «Мечты сбываются». Думаю, именно он и мог… Да! А на Парвицкого пусть съездит Геворкян. Он хороший аналитик, любит музыку, пел в хоре. Почему обязательно я? Парвицкий требует? Но я ничего не смыслю в скрипках! То, что было утром, — чистая случайность. Я не…

Егоров не убеждал, он приказывал. Вероника обиженно закусила губу.

— Хорошо, через пятнадцать минут буду в филармонии, — сказала она. — Но дело Галашина тоже резонансное. Я сейчас дам вам адрес Немешаева, пусть по нему съездит кто-нибудь из оперативников потолковее, скажем, Эдуард. Сию же минуту! Надо задержать любого, кто там окажется, — Немешаева, его девицу — и привезти к нам. Если нет никого, то ждать. Опросить соседей. Это очень важно!

2

Концерт никак не начинался. Парвицкого ждали на сцене в шесть тридцать вечера, но и в восемь публика все еще растерянно бродила в фойе концертного зала. Любители музыки теребили программки и недоумевали. Звонка до сих пор не было дано ни одного.

От скуки и долгого топтания на месте сами собой зародились слухи. Одни меломаны говорили, что у Парвицкого сердечный приступ — такое якобы случалось уже с ним в Таганроге восемь лет назад. Другие, неискушенные, решили, что гений напился вдрызг. Третьи выдумали и вовсе позорную, невероятную версию — мол, великий музыкант сейчас услаждает слух лично губернатора на губернаторской даче, где, по всем известной привычке, бесконечно бисирует, забыв о концерте.

Самоваров с Настей томились вместе со всеми. Ольга вручила им то самое приглашение с портретом, что показывала Самоварову (на нем гений зажмурился, будто хватил кислого). Настя музыку любила и хотела во что бы то ни стало дождаться Парвицкого. Самоваров предлагал плюнуть и идти домой. Ему кружить в фойе было противно: приходилось смотреть на недавно отреставрированную лепнину стен и потолка. Маски сатиров и дев все как одна имели кривые рты и носы бульбой, то есть несли узнаваемые черты скульптора Фузеева, который руководил реставрацией. За это Самоваров ругал Фузеева плохими словами, а Настя смеялась.

Вдруг в тени за колоннами они заметили Ольгу Иннокентьевну Тюменцеву. Она была бледна, как тесто. С ее плеч свисала черная кружевная шаль, расшитая пайетками, что означало глубокий, неодолимый ужас. Вдобавок Ольга чуть ли не до бровей прикрывала лицо черным веером. Этот веер и мрачные блестки делали ее похожей на оперную героиню, которая должна в финале кого-нибудь пронзить бутафорским ножом.

— Ольга? Ты чего тут прячешься? — спросил Самоваров, подходя. — Народ на тебя косится — наверное, думает, это ты сделала с Парвицким что-то нехорошее и он застрял за сценой.

— Он здесь, — прошептала Ольга непослушными деревянными губами.

— Парвицкий? Говорят, у него что-то с сердцем, — наивно отозвалась Настя.

— Здесь Козлов! Тот самый эксперт! — округлила глаза Ольга. — Я уже два раза видела, как он прошел в служебную дверь и обратно. И всякий раз он мне улыбался. Вы бы видели, как двусмысленно улыбался! Потом явилась следовательница — именно та, что ведет дело об ограблении Галашина. Она заметила меня и тоже посмотрела как-то особенно.

— Тебе показалось.

— Коля, я не слабоумная, я все понимаю! Дальше еще хуже: отсюда унесли пальму в кадке. Если у Парвицкого сердечный приступ, как все говорят, зачем ему пальма? Что все это значит? Я чувствую, вокруг меня сжимается кольцо!

— Не преувеличивай, — сказал Самоваров тоном мудрой няньки. — Неужели концерт откладывают из-за тебя? Чушь! Все дело в Парвицком, это с ним что-то не так. Раз тебе некомфортно, уйди домой.

— Я не могу уйти: это будет выглядеть подозрительно. Я должна испить свою чашу до дна.