Частная коллекция ошибок

Вероника вылезла из его машины и направилась к своей. Она знала, что Стас смотрит ей вслед, и старалась шагать не слишком широко. От этого она даже наступила одной ногой на другую. «Чуть не навернулась на этом гребаном асфальте, — подумал Стас с сочувствием. — Какие у Егорова к ней претензии? Сзади смотрится неплохо: ноги ровные, задница не висит. Соображает быстро. Интересно, не закладывает ли она с тоски?»

Глава 8

1

Утро, достаточно погожее для сентября, залило просторы аэровокзала новорожденным слабым светом. Около шести утра почти весь город спал. Спали по домам продавцы немногочисленных аэропортовских киосков, спали говорливые страстные голуби, живущие высоко под потолком зала ожидания.

До московского рейса оставалось больше часа. Правда, шла регистрация на Иркутск, и у стойки толкалось человек пять. Кого-то из них провожала целая толпа родни. Эта семья отчаянно шумела — женщины говорили без умолку, кто-то хохотал басом. Ребенок лет трех визжал и требовал плюшевого муравьеда, заточенного в витрине киоска (киоск был закрыт, муравьед недоступен и потому нужен до зарезу).

Скоро в здании аэровокзала появился Евгений Парвицкий со Страдивари в руке. Шуму прибавилось. Хотя нынче свита музыканта была не так многочисленна, как день назад, все-таки в нее входили и люди с телевидения, и заспанные чиновные лица, и розовощекий пресс-секретарь Галашина.

— Каковы ваши впечатления от нашего города? — спросил телекорреспондент.

Он обогнал Парвицкого и, семеня сложным приставным шагом, спиной вперед пошел во главе группы. К лицу скрипача он приблизил микрофон, похожий на унитазный ерш. Великий музыкант в ответ улыбнулся слепяще, как он один умел. С теплотой в голосе он сказал несколько фраз о редкой чуткости местных слушателей и заверил, что такой публики нет нигде в мире, Наташа подтвердит.

Высокая дама в бордовом платье закивала и зевнула в букет роз. Это была Наташа Бергер, любимая аккомпаниаторша Парвицкого. Вчерашний день она беспробудно проспала в гостиничном номере и не успела поволноваться, когда исчезал Страдивари. Поэтому Нетск ей очень понравился.

Позже всех влетел в аэровокзал Виктор Дмитриевич Козлов. Он приехал на такси.

— Женя, на пару слов, это важно, — шепнул он музыканту. — Чуть было не опоздал! Представь, и мобильник завел на полшестого, и администратор меня будил, в дверь стучал, а я все-таки проспал. Ничего удивительного: перенервничал вчера. Но сейчас я в форме. Поди-ка сюда! Вот местечко подходящее.

Он увлек друга к запертому аптечному киоску. В дозоре, чтоб никто не мешал беседе, он оставил Наташу Бергер.

— Наше дело на мази, — сообщил он скрипачу страстным шепотом. — Вчера после концерта я таки утащил нашу красавицу директрису в ресторанчик. Ели мы что-то в горшочках. Вернее, совсем не ели — я после ланча страдал, а она с перепугу. И я сказал ей все!

— Нет! — ужаснулся Парвицкий. — Ты обещал тонкую игру!

— Да чего тут мудрить? — махнул рукой Виктор Дмитриевич. — Народ в провинции простой, намеки не считывает, так что пришлось идти напролом. Я описал ей замашки Палечека и ее грядущий позор — или возможное спасение. Она не так глупа, как можно предположить, глядя на ее формы. Согласилась на мои условия: я молчу про Коровина, а она сватает нам Васильковского. Завтра же начнем окучивать дурака Галашина. Думаю, дня в три я уложусь — ты как раз вернешься из Осаки.

— Хорошо бы!

— И знаешь что? — блеснул очками Козлов. — Эта милая дама (по невозможному секрету и вся дрожа) сообщила мне, что у Палечека еще есть Коровины. Много. Такого же типа, как эта мазня. Она, мол, выбрала Галашину, что получше. Представляешь, каковы худшие? И сколько еще на Руси Галашиных?

Парвицкий округлил глаза:

— Ты думаешь, Палечек держит подпольного фальсификатора? Или копииста?

— Не исключено.

— Но где держит? В Париже? Странно: в галерее Галашина я смотрел в оба — живопись вроде старая. Но не Коровин, конечно.

— То-то и оно! Темное дело. Живопись старая или только кажется старой? Я ведь и на изнанку псевдо-Коровина глянул. Подрамник, холст в порядке, соответствуют заявленной датировке. Запись поверх какой-то старой мазни? Вопрос! Надо в Москве к Палечеку человека подпустить, пусть посмотрит, что там за муть.

— Фиму пошлешь?

— Да, Фиму Аксельрода. Он парень дельный, поймет. После будем решать, как действовать. Мне видятся блестящие перспективы.

— Смотри, Витя, не наломай дров, — предупредил музыкант. — Мне скандалы не нужны. В этом месяце мне еще пятнадцать концертов играть, а я не железный и не резиновый. Чуть дуба не дал в этом чертовом Нетске, полном дур. Если бы с инструментом что-то стряслось…

— Так не стряслось же! — ободрил друга Виктор Дмитриевич. — Обошлось, слава богу. Вкусы у местной публики примитивные, зато органы работают, как часы; девица эта стоеросовая тоже не подкачала. И сюда, в аэропорт, ментов стянули — посмотри-ка, Жень, вокруг. Сколько их! В глазах рябит. Да, Страдивари — это Страдивари!

И точно, никогда еще не бывало в Нетском аэропорту такого скопления стражей порядка. Причем большинство из них не дремало на ходу, а сурово всматривалось в немногочисленных пассажиров. У багажного отделения стоял оперативник с овчаркой. Собака, по горло закутанная в камуфляж, порыкивала в сторону зала: там одна из пассажирок держала на руках карликового пинчера. Пинчер, который напоминал скорее крупное насекомое, чем собаку, в ответ сурово тявкал. Суча тощими лапками, он пытался освободиться из рук хозяйки и порвать овчарку.

— Собачку такую хочу! — глядя на пинчера, закричал ребенок, который сообразил, что муравьеда ему не дождаться.

— И чего это сегодня столько ментов нагнали? — удивился один из провожающих.

— Террористов ловят, — невозмутимо предположил другой.

— А может, наркотики ищут? — добавила девушка в дымчатых очках. — Собак как раз на наркотики натаскивают.

Была эта девушка тоненькая, небольшого роста, в ловко повязанном зеленом платке. Она подошла к овчарке и улыбнулась ей. Овчарка равнодушно двинула бровями и свесила из открытой пасти большой розовый язык. Девушка отступила к стене с расписанием полетов, достала блокнот и старательно переписала все немногочисленные нетские рейсы. Потом она немного постояла, подумала и спокойно вышла на площадь перед аэровокзалом.

Здесь было пустынно. Зябкий утренний ветер трепал рекламные флаги над крыльцом, пара такси скучала в ожидании случайных пассажиров. Почетные места на парковке занимала машина телевизионщиков и два чиновных «мерседеса». Девушка миновала боковой выход из аэропорта, закрытый и заколоченный фанерой. Из-за фанеры выглядывали бессмертные розы цветочного киоска.

Девушка завернула за угол. Она подошла к зеленой изгороди, в густую чащу которой нанесло ветром мусора, окурков и даже желтых листьев с каких-то далеких неведомых деревьев. Здесь высокий парень нервно переминался с ноги на ногу. Рядом стояли три дорожные сумки.

— Ну что, киска, регистрация началась? Давай зайдем в вокзал перекусим. Я тут застоялся, сил нет, — сказал парень и схватился за сумки.

— Погоди, Артем, — остановила его девушка. — Туда нельзя: нас пасут. Я уверена.

Артем хотел изобразить удивление, но актер он был никудышный. Его загорелое лицо вытянулось. Он не хотел бояться, но страх его не спрашивал и лез холодной рукой за шиворот; живот скрутило, язык высох.

Все-таки Артем смог выдавить из себя:

— Ерунда! Этого не может быть. Не могли нас вычислить так быстро.