Человек-да
Шрифт:
— Конечно, конечно, расскажу, — пообещал он. — Но помни: это только начало! У нас куча времени!
Я счел, что сейчас не самый подходящий момент напоминать ему, что прямо завтра я возвращаюсь в Лондон. С бокалом в руке я прошел на возвышение и сел там. Марк до возвышения не дошел. На полпути его остановила какая-то роскошная женщина, которая, по-видимому, желала с ним поговорить. Через минуту после того, как я сел, компанию мне составил джентльмен в расшитом блестками костюме.
— Hola, — поздоровался он.
— Hola, — ответил я. На том наше общение закончилось. Мы просто сидели и смотрели на танцевальный круг, который постепенно заполнялся танцующими.
Я решил, что не стоит очень уж давить
По громкоговорителю что-то объявили, но, поскольку говорили по-испански, я ничего не понял. Мог предположить только, что гостей пригласили танцевать, ибо, как только объявление было сделано, пять-шесть человек, сидевших на возвышении, встали и направились к танцевальному кругу. На месте остались только я да мой сосед в блестящем костюме. Мы с ним посмотрели друг на друга и улыбнулись. Правда, я испытывал беспокойство. Может, я что-то не понял? Проигнорировал прямое распоряжение? Упустил возможность ответить согласием? Где Марк? Он ведь должен мне переводить. Я разглядывал толпу на танцплощадке, но Марка среди них не видел. Там вдруг собралось много народу. Но никто не танцевал — все просто стояли и переговаривались. Я поднялся, чтобы лучше видеть происходящее. Мой сосед в блестящем костюме последовал моему примеру. Он склонился ко мне и что-то сказал по-испански. Я понимающе улыбнулся, скрывая свое незнание испанского. Он опять что-то сказал. Я пожал плечами и улыбнулся. А потом вдруг, без всякого предупреждения, я озарился.
Луч прожектора скользнул по залу и замер на возвышении. Заиграла музыка — громче, громче. Раздались радостные вопли. Что, черт возьми, здесь происходит? Я решил выяснить это у мужчины в блестящем костюме и только собрался похлопать его по плечу, как, к своему ужасу увидел, что он выдернул микрофон. Господи всемогущий. Этот человек — певец. Певец в блестящем костюме. Певец, стоящий на эстраде перед толпой специально приглашенных гостей. Он начал исполнять испанскую песню, а я — сконфуженный зритель — почему-то торчал на сцене вместе с ним.
Я тотчас же попытался сойти с эстрады и смешаться с толпой, но мужчина в блестящем костюме подошел к краю сцены, загораживая лестницу. Чтобы добраться до нее, мне пришлось бы его оттолкнуть. Я оглянулся. Сзади — стена. Выхода не было. Я оказался в западне.
Оставалось только одно. Бочком я вернулся на свое место и сел, делая вид, будто ничего не заметил. Я смотрел на свои ноги, молясь, чтобы песня поскорее закончилась. Разок мне удалось поднять голову, но я увидел только море людей, глядящих на меня так, будто я уродец или участник шоу, смысла которого они не понимают. Вскоре защелкали фотоаппараты. Краем глаза я заметил группу репортеров. Я понятия не имел, кто этот певец, но в Испании он явно был более знаменит, чем в Англии. С возрастающим ужасом я начал сознавать, что на каждом кадре отснятого материала с выступлением этого парня на заднем плане будет фигурировать красный от смущения очкарик, жалеющий о том, что он не знает испанского и потому не смог понять смысла объявления, в котором всем, кроме испанской поп-звезды, предлагалось покинуть сцену!
Песня никак не кончалась. В жизни не слышал такой длинной песни! Но особенно по-дурацки я себя чувствовал во время ее инструментальной части. Певец хотя бы танцевал, а что было делать мне? Я мог только сидеть. Я опять глянул на публику и увидел, что большинство гостей в первом ряду смотрят на не выплясывающую перед
ними знаменитость, а на его «подтанцовку». На меня.Стараясь держаться непринужденно, я притопывал в такт музыкальному ритму, словно по какому-то странному, ошибочному стечению обстоятельств я совершенно по праву оказался на сцене. И вот наконец песня закончилась. Слава Богу! Толпа взревела. Засверкали вспышки: теперь мой конфуз навеки войдет в историю клуба. Кто-то где-то завизжал, кто-то крикнул «encore». Мужчина в блестящем костюме поклонился, поднял руку, приветствуя публику, и пошел со сцены, на ходу бросив на меня подозрительный взгляд. Прожектор погас, заиграла другая музыка. Я медленно, осторожно встал со стула и попытался покинуть сцену с достоинством, насколько таковое способен изобразить человек, едва не сорвавший — пусть и не умышленно — важное выступление.
— Дэнни! — окликнул Марк, неожиданно появляясь у меня за спиной. — Пошли! Мне только что позвонили... приятель приглашает нас к себе выпить! У него красивый дом! На вершине холма! Ты увидишь всю Барселону! Ноги в руки и вперед!
Спустя полчаса я стоял на балконе дома прославленного испанского архитектора по имени Гаспар, обозревая раскинувшуюся передо мной Барселону. Я знал, что Гаспар знаменит, потому что на его диване лежал глянцевый буклет, в котором это было напечатано прямым текстом. И я знал, что он — испанец, потому что в каждой руке он держал по большому бокалу вина.
Мы с Марком смотрели на красивый город, а Гаспар пошел за оливками. Достаточно неординарная ситуация. Еще один яркий пример того, куда может завести «да», если слепо следуешь тактике согласия.
— Дэнни... — обратился ко мне Гаспар, бородатый мужчина значительного вида. — Мне кажется, где-то я тебя видел...
— Правда? Вообще-то в Барселоне я впервые.
— Может, в Лондоне? Я недавно был в Лондоне. Но не думаю, что мы там встречались...
— Я тоже не припоминаю, — согласился я.
Где-то в глубине дома — большого просторного дома — зазвонил телефон. Гаспар извинился перед нами и удалился.
— Марк... — окликнул я своего нового друга. Он присвистнул в ответ. — Мне кажется невероятным, что я здесь. Теоретически я просто нахожусь в доме какого-то мужика в Испании. Но в то же время меня не покидает ощущение, что это сама судьба привела меня сюда. Я поплыл по течению... и оказался здесь.
— Не нужно противиться течению жизни, — сказал Марк. — Мир знает, что делает. «Si a Todo» — могущественное выражение...
— Но что оно значит для тебя? Понимаешь, мы с тобой оба часто отвечаем согласием, но ты, по-моему, делаешь это немного по-другому.
— В моем случае согласие — это позиция, принцип. Многие странно смотрят на меня, когда я говорю «Si а Todo»... Спрашивают, ты и войне скажешь «да»? Terrorismo? Злу? Нет. Я предпочитаю более позитивный подход... Я не говорю «Нет — войне». Я говорю «Да — миру».
Знакомые слова, подумал я. Очень знакомые.
— То же самое не так давно я слышал от других людей, — сказал я. — В Лондоне я случайно познакомился с борцами за мир. Они попросили, чтобы я помог им пропагандировать мир мелом... и, когда я согласился, они мне и сказали, что лучше говорить «Да — миру», чем «Нет — войне».
— La casualidad no existe, Дэнни! — напомнил мне Марк. — Мир знает, что делает.
На балкон вернулся Гаспар.
— Мои извинения, — сказал он. — Я готовлю большую выставку. Новые идеи. Эти мои работы еще никто не видел. В общем, дел невпроворот. А мне сейчас звонил приятель. Португальский художник. Он живет в Англии.
— Вот как, — произнес я. — Где?
— В Бате.
Я обалдел.
— Так ведь я вырос в этом городе, — сообщил я. — Там живут мои родители.
Марк присвистнул в своей особой манере.