Человек и пустыня

Зимние сумерки уже надвинулись. Белые просторы перед окнами — Волга под льдом и снегом, бесконечное Заволжье, — все подернулось синими тенями. Иван Михайлович подошел к окну, смотрел туда, в просторы, о чем-то думал, уже о своем, лишь вполуха слушая спор сына с Василием Севастьяновичем. Через Волгу, по еле заметной новой дороге, тянулся недлинный обоз. Он казался маленьким, точно черный червячок полз по белому полю.

— Надо бы поставить опыты шире, — сказал Виктор Иванович. — Вы не слыхали, тестюшка, про пласты, что еланский поп выдумал?

— Как же, слыхал. Идет дело. Но ведь это в засушливые годы. А если пойдут дожди — одна цена: родится столько же, как и без пластов.

— Однако вы же сами записывали: из сорока лет — двадцать два засушливых. Надо будет мне съездить, поговорить с этим попом, посмотреть. Вы его знаете?

— Как же, знаю! — Василий Севастьянович рассмеялся. — Не поп, а наш брат купец. Пятьсот десятин засевает. И аллилуйя поет, и деньги наживает. И мужикам говорит без стеснения: молиться молитесь, а сами не ленитесь.

— Нам надо и чужой опыт использовать, и свой ставить, — сказал Виктор Иванович.

Иван Михайлович все смотрел в окно. Потом обернулся, прошел по кабинету:

— А нуте-ка, будет вам о делах разговаривать! Не пора ли нам, сват, с тобой о душе подумать? Что дела? Дела, сам видишь, — лучше быть не надо!

Виктор Иванович удивленно посмотрел на отца.

— Что ты, папа?

— Я ничего. Я вот сейчас слушал вас и подумал: деньги да деньги, а умрешь, чем тебя помянут? Надо бы нам… для людей чего-нибудь сделать.

Эти слова он сказал с трудом.

— Это ты правильно, сват! Я и сам про это думаю. Намедни у меня был Макшанов. Знаешь? Из Воскресенска. «Вот, говорит, школу строю на помин души». А я про себя подумал: «Что же я-то сделаю?» Надо, надо подумать! Нам пора в дальнюю дорогу собираться.

— Ехали, ехали по степи — ан остановка недалеко…

И в эту ночь, ложась спать, Виктор Иванович, взволнованный разговорами, за множество лет впервые подумал: правильно ли он живет? Разговор со стариками его расстроил. Он прикинул, что видел в Америке, в Германии: эта исключительная погоня за деньгами — именно эта погоня — создает фабрики, заводы, дороги, города. Чем больше погони, тем больше размаха и житейских удобств. Этот путь выходил правильным. «Россия нуждается в нас: мы побеждаем пустыню».

С открытыми глазами он лежал в темноте.

«Созидание капитала созидает культуру. Вычитал, что ли, я где?»

Рядом на другой кровати спала жена, дышала глубоко и ровно, и от ее дыхания веяло спокойствием.

«Ну, что там? Что это я?» — тревожно подумал Виктор Иванович. Он хотел успокоиться. А сердце что-то усиленно билось…

Скупка потребовала новых людей — доверенных, которых можно было бы послать на места: в Чардым, Уфу, Новоузенск, Николаевск, Бугульму, Уральск и другие города и села, где еще не было отделений «Торгового дома Андроновы и Зеленов». Старики — Зеленов и Андронов — тайком долго совещались, кого выбрать и послать. Обычно совещались дома, без лишних ушей, а не в конторе, где толкалось много народа. Виктор Иванович понимал, что в вопросах такого выбора он беспомощен: он еще мало знал местных людей и поэтому только слушал, не вмешивался. Однажды старики долго совещались при Викторе Ивановиче. Иван Михайлович сказал:

— Вот, сват, Федьку Птицына надо послать.

Зеленов подумал, зажал бороду в кулак, покрутил головой.

— Жулик большой! Как бы чего не вышло…

— Жулик-то жулик, но подходящий. Может действовать.

— Что ж, пошлем его в Новоузенск.

— А в Бирске я думаю передать дело Кашину.

— Кашину? Семену Ивановичу? Пожалуй, объегорит сильно.

— Ну, посматривать будем. Кого ни пошли — за всеми нужен глаз.

Они называли имена — все новые, Виктору Ивановичу неизвестные — и к каждому прибавляли слова: жулик, объегорит, обойдет, следить за ним надо. Виктор Иванович рассмеялся.

— Да вы кого же выбираете? Все жулики да жулики!

— А выбираем самых нужных людей для дела, — сказал серьезно Зеленов.

— Жулики для дела не годятся.

— Нет, зятек, ты зря не говори. Скупку-то жулики как раз и ведут хорошо!

— Как же так? Я не понимаю.

— А очень просто. Вот мы выбираем какого-нибудь Кашина. Заранее знаем: он будет нас обманывать. Ему надо обязательно нажиться на нас. И мы миримся — наживай, сделай милость! Но не забывай о хозяйском деле. Девяносто процентов — в хозяйский карман, а десять в свой…

— Но ведь ему вы платите жалованье!

— Что там жалованье! Кто из торговых людей живет на жалованье? Конторщики, работники вот. А живому человеку в торговле, кроме жалованья, нужны доходы. Без доходов он не так будет шевелиться. Жалованье — это могила. У нас в деле не чиновники, а живые люди.

— Как же будут наживать эти живые люди? Вы уже заранее знаете?

— Конечно, знаю! — гордо воскликнул Зеленов. — Знаю, чем каждый из них дышит.

«Сам прошел ту же школу», — насмешливо подумал Виктор Иванович.

— Мы выбираем таких, которые сами желают быть купцами, — пояснил Иван Михайлович.

— Вот, вот! — подтвердил Зеленов. — Нам давай такого, который сам мечтает стать богатеем. Он вертится, крутится, ночи не спит, все выдумывает, как бы оборот побольше сделать, потому что знает: при обороте и сам сильно наживется. Ему надо скопить первую тысячу — сделать дело самое трудное.

— Разве первая тысяча — самое трудное?

— Самое трудное. Потом уж десять тысяч наживаешь — труда столько же. Три ступеньки ровных, тысяча, десять тысяч, сто тысяч… Вот мы и выбираем: кто на первой ступеньке стоит — эти самые ярые наживатели.

— А они у нас целиком тысячу-то и сбреют.

— Ни в каком разе! Им надо так нажить, чтоб честь не уронить, чтоб все было шито-крыто. Если возьмут нахрапом, мы их со службы прогоним. Кто им тогда будет верить?

— Вы все-таки мне объясните, в чем тут сок. Где и на чем они наживаются?

— А наживаются так: мужик привез ему на двор двадцать два пуда… У Кашина весы свои — гляди, у мужика полпуда не оказалось. У одного, другого, третьего. В базарный день двадцать тысяч пудов ссыпят — вот тебе пятьсот пудов. А мужик нешто из-за полпуда поднимет крик? Да его сейчас же со двора в шею! И ни фунта у него не купят, ежели что!..

Виктор Иванович нахмурился.

— Одним словом, наживают на мужичьей шее.

— Это главный доход, — спокойно сказал Зеленов, как будто говорил о самом обычном деле. — Ну потом с нас четверть копейки на пуде присчитывает. Курочка по зернышку клюет, а сыта бывает. Мужики так и зовут наших скупщиков: «зерноклюй». Нешто не слыхал?

— Да-а, дела! — поморщился Виктор Иванович.

— Что же дела? Так во веки веков ведутся. А нешто в Америках по-другому?

— Конечно, по-другому! Без обману. Доверенный там только жалованье получает да проценты.