Человек, который купил автомобиль
Шрифт:
– Тоже не знаю.
Я назвал еще шесть или семь имен. Ни одного общего знакомого у нас не было.
– Какая жалость!
– простонал я.
– Учитывая, что познакомиться нам невозможно, - сказала она, уже немного нервничая, - давайте расстанемся. Больше я не могу говорить с вами ни секунды.
– Подождите!
– воскликнул я: меня осенила вдруг великолепная мысль.
– Вы знаете дона Алехандро Лерру? Я его видел как-то вечером в театре, на расстоянии.
– Я тоже его видела, издалека, на одной вечеринке.
– Слава тебе Господи!
– И я с облегчением вздохнул.
– Но ведь он вас не знает.
– Неважно; как вы думаете, если бы мы пришли к нему и сказали: "Будьте так добры, представьте нас друг другу, потому что мы не находим никого,
Наталья задумалась.
– Пожалуй, что нет.
– Тогда все в порядке, будем считать, что нас друг другу представили.
– Очень хорошо, - согласилась она.
– Моя семья не может быть недовольна, что я общаюсь с человеком, которого мне представил министр иностранных дел.
И мы пошли вместе.
Когда мы свернули на Ретиро, я взял ее под руку. Она не протестовала. Когда мы миновали Партерре, я потянулся было поцеловать ее нежно в глазки; но она мне сообщила, что, если ресницы попадут ей в глаза, те начнут слезиться, зато помаде у нее на губах опасность эта ни в малейшей мере не угрожает. И для того, чтобы она не сочла меня неделикатным и бесчувственным, я поцеловал ее в губы. Похоже, неприятно ей не было.
После этого мы стали развлекаться. Я сказал ей несколько приятных глупостей, мы выпили полдюжины коктейлей, и я лез из кожи, чтобы показаться ей интересной личностью. Она спросила меня:
– Кто ты такой?
И я ответил:
– Гостиничная крыса.
Взволнованная, она сжала мне руку. А потом мы решили отправиться поужинать в придорожном ресторанчике "Посадочная площадка". Для такого, как я, это дорогое удовольствие, и я, сделав вид, что очень обрадован, предложил:
– Пошли пешком!
– Пешком?! Ведь это больше десяти километров.
– Ну конечно, - мирясь с неизбежностью, сказал я.
– Это была просто шутка. Сейчас же берем такси.
Она нахмурилась.
– Эти шутки мне не нравятся, - сказала она.
– Мы поедем в твоей машине. Она далеко?
– В моей машине?
– рассмеялся я.
– У меня нет машины.
Она вырвала руку и посмотрела так, будто увидела меня впервые.
– Ты серьезно?
– Конечно.
– Поклянись!
– Клянусь.
– Подумать только! Молодой человек, как ты, - и без машины? Тогда... Но... Кто вы такой? И за кого вы меня принимаете? Будьте любезны сразу же меня оставить. Такси! Повезти меня на такси! С приличными людьми вы, видно, не знались никогда в жизни!
– Но послушай, Наталья...
– Идите, идите!.. Просто поверить невозможно! И этого человека представил мне глава нашей дипломатии... Так обойтись с сеньоритой! Не на ту напали!
Она ушла, ни разу не оглянувшись, что-то несвязно бормоча... У меня было чувство, будто безграничное презрение, которым она меня облила, растеклось по моему лицу, обезобразив его и запачкав, как кремовый торт, брошенный в лицо киноактеру-комику.
Опечаленный, я пошел прочь. От вида автомобилей, что, гудя клаксонами, неслись по улицам, я себя чувствовал еще более униженным, неполноценным и несчастным. Мне вспоминались любовные приключения, которыми мои приятели были обязаны своим машинам: приключения Рамиреса, который, сжимая руль восьмицилиндрового автомобиля руками в красивых кремовых перчатках, одержал победу над жестоким сердцем Атанасии; приключения Гонсалеса, который каждый вечер возит на Куэста-де-лас-Пердисес новую модистку; да и похождения других, например Гутьерреса, у которого, когда он выезжает на своем мотоцикле, за спиной всегда сидит дочь каких-нибудь уважаемых родителей, и девушка эта падает в канаву на первом же вираже, потому что Гутьеррес никогда не предупреждает, что надо держаться крепче. А что могу предложить я? Вульгарный трамвай? Вонючее такси? Глаза у меня увлажнились. Мне себя было жаль, и, чтобы перестать себя жалеть, а также для того, чтобы восполнить потерю влаги, покинувшей организм в виде слез, я вошел в первый же попавшийся бар. Вошел и попросил пива, а потом задумался, что делать дальше. Наверное, у меня в голове
родилось бы много других тонких мыслей и соображений, которые я бы сейчас не без гордости излагал, но этому воспрепятствовал прозвучавший рядом голос:– Вы не будете так любезны, кабальеро, поднять и дать мне мою левую ногу?
На полу лежал костыль ярко-желтого цвета. Я посмотрел на говорившего. Это был грузный, насмешливо улыбающийся человечек средних лет. На первый взгляд он был не более интересен, чем пузатые Будды, которых видишь на пианино или на столе почти в каждом доме. Но, приглядевшись, ты обнаруживал детали, которые обычными назвать нельзя. Его левая нога оканчивалась у колена, а от правой остался обрубок не более семи сантиметров. Рука была только одна, да и на ней одного или двух пальцев недоставало. Лоб пересекал широкий шрам.
– Большое спасибо, - сказал этот человек, когда я поставил костыль около него.
– Страшно не люблю беспокоить людей, но... что поделаешь? Найдется у вас сигарета? А спичка?.. Зажгите ее. Еще раз спасибо. Вы очень любезны; за это хочу дать вам один добрый совет. Когда допьете свое пиво, больше не пейте - только почки раздражает, а уж если у человека нет для этого особо веских оснований, почки раздражать никогда не следует. Лучше попросите коктейль "Распутин". В нем должно быть пополам рома и кофе, но здесь этого не знают и всегда льют больше рома, чем кофе. Нам повезло, что они в этих делах так несведущи!.. Пожалуйста, один "Распутин" для кабальеро!
Я проглотил это пойло. Калека спросил меня:
– Ну как?
– Хорошо, - поперхнувшись, просипел я.
– Очень признателен...
– О чем вы говорите, это сущие пустяки! Правда, другой попросил бы у вас за эту любезность что-нибудь стоящее. А мне достаточно, чтобы вы выпили еще один "Распутин" в знак нашей дружбы.
Мы выпили по второму. После этого я назвал ему свое имя и профессию. Взяли по третьему - и я рассказал ему о своем детстве со всеми подробностями, какие помню, и, возможно, несколькими новыми, которые я, как мне помнится, придумал. Но после четвертого "Распутина" я, несмотря на доброжелательность и внимание, с какими меня слушал мой собеседник, резко изменил тему и стал рассказывать ему о том, что произошло со мной в этот день. Я все еще обожал Наталью и не удержался, пролил несколько слезинок.
– Не плачьте, - сказал калека, - потому что ром у вас уже капает из левого глаза, и на пиджаке сейчас появится пятно.
– Наплевать мне на пиджак!
– простонал я.
– Это уже другой вопрос, - сказал он.
Он попросил у меня еще сигарету и продолжал:
– Вы рассказали свою историю человеку, который поймет ее лучше, чем кто-либо другой, ибо я принадлежу к числу тех, кто считает, что автомобиль играет решающую роль в жизни всех без исключения людей на свете. Много бед и радостей проистекает из этого обстоятельства. Раньше говорили: "Шершез ла фемме".
– Шерше ля фам, - поправил его я.
– Все равно. Важно, что раньше говорили, будто причина всегда в женщине, а теперь приходится советовать: "Ищите автомобиль". Вы теряете любовь женщины, потому что у вас нет машины, другие теряют жизнь, потому что машина у них есть, мне свою жизнь удается поддерживать, потому что машину имеют другие... Всегда находится машина, которая тебя выручит.
– Вы шофер?
– Нет. Я был моряком. Быть моряком - подлинное мое призвание. Но я имел несчастье родиться в Мадриде, и уехать куда-нибудь в другое место мне ни разу не удалось. А в наше время моряку сделать карьеру в Мадриде почти невозможно. Для настоящего моряка это очень плохо. Я не мог заработать себе на пропитание и начал голодать. Голодал ужасно. Я предлагал свои руки, но они никому не были нужны. И однажды попал под автомобиль. Меня увезли в больницу, вылечили и даже дали небольшую денежную компенсацию. И тогда я понял, какие возможности таятся в такого рода несчастных случаях. Когда деньги кончились, я снова дал себя переехать. Врачам пришлось ампутировать мне левую ногу до колена. Заплатили мне за нее хорошо - мне и в голову не приходило, что за нее могут столько дать. Некоторое время я прожил...