Человек находит себя

Он ничего не ответил, и все сразу погасло. Только — Таня заметила это — всю смену после работал Новиков с каким-то невиданным ожесточением. После смены он подошел к Тане и попросил разрешения сказать ей наедине только два слова. Они зашли в цеховую конторку, и Илья угрюмо и виновато проговорил:

— Вы меня извините…

— В чем? — удивилась Таня.

— Давеча я… Ну, помните?.. Только не от вас это.

— Да что ты, что ты! — успокоила Таня. — Я просто испугалась, подумала: обидела чем-нибудь.

— Вы? Обидели? Товарищ мастер… Татьяна Григорьевна! Да вы для меня такое… такое! Разве ж я когда про это забуду!

Он стоял перед нею, молодой, рослый, широкоплечий парень, и по смуглым скуластым щекам его вовсю бежали светлые, первые настоящие за всю жизнь слезы. Полные губы по-детски вздрагивали.

— Успокойся, Илюша, — ласково уговаривала Таня, — успокойся! Будем работать, и все пойдет хорошо. Все пойдет хорошо…

Илья вытер ладонью щеки и проглотил стоявший в горле комок.

— Не хочу я, — глухо проговорил он, — чтоб думали про то, давешнее… будто на вас…

И Новиков рассказал Тане историю изобретения фрезы.

— По дурости надеялся, — закончил он свой рассказ, — думал польза будет. От меня, от карманника бывшего, от блатного! А этот… Костылеву почет, а Ильюха Новиков как отбросом был, так и остался. — Илья замолчал, потом добавил: — И доказать нечем…

То, что услышала Таня, потрясло ее. Хотелось сейчас же, немедленно кинуться в бой за этого парня, но… что делать? Как доказать, что не Костылев автор, а Новиков? Таня понимала: это невозможно.

7

Смена работала с пяти вечера. Таня шла в цех. А через фабричный двор навстречу ей, не разбирая дороги, хлюпая по лужам, размашисто шагал донельзя возбужденный Новиков.

— Татьяна Григорьевна, — тяжело дыша от волнения, проговорил он, едва поравнявшись с Таней, и протянул ей записку. — Вот!

— Что это? — Таня развернула, прочла. — Кто дал вам это?

— Федотова… Там она, у станка, у моего фрезера… На смену пришла.

В записке было всего несколько слов: «Тов. Новиков, выйдете в ночь к Шпульникову. За вас у Озерцовой будет работать Федотова». Внизу стояла подпись Костылева. «Совсем уж не стесняясь, через мою голову орудует!» — подумала Таня.

— Спокойно, Илюша, — сказала она. — Пошли!

В цехе Таня извинилась перед Федотовой, объяснила ей, что произошло недоразумение и что Новиков остается в смене, а ей придется выходить на прежнюю работу.

— Это вы подумайте, а! — всплеснула руками Федотова. — Ну только бы ему, Костылеву этому, измываться над людьми! Только бы измываться! Ну на что с места сдернул? Сам ведь домой ко мне пришел, написал записку и велел выходить. Да ведь что сказал-то! Замаялась, говорит, Озерцова с этим вот… — Федотова показала на Новикова. — Вот ведь как! Я и ребенка на вечер с трудом пристроила. Кабы зараньше знать, а то ведь в три часа пришел — и все: выходи давай! Вот измыватель-то на мою голову! Нет, знать-то, нажалуюсь я в фабком! — закончила она, достала из шкафчика сумку с припасенной к ужину едой и ушла.

— Работайте, — сказала Таня Илье, — можете не волноваться, никуда я вас не отпущу.

Костылев налетел неожиданно. Он встретил Федотову на улице, узнал, что ее отправила со смены Озерцова, и сразу кинулся на фабрику.

Он не вошел, а ворвался в цеховую конторку, с такой силой распахнув дверь, что даже перегородка заходила, как парус под ветром.

— Вы что, совсем обнаглели? — накинулся он на Таню. — Почему отменили мое указание? Почему Новиков не отправлен? Отвечайте! Вас спрашивают!

— Я указаний не получала, — спокойно ответила Таня. — Их получил Новиков. Но я мастер и решила по-своему. Новикова я не отдам. Жалуйтесь!

— У меня достаточно собственной власти! — рявкнул Костылев и грохнул кулаком по столу.

Кровь хлынула Тане в лицо. Она поднялась из-за стола и, сдерживая рвавшийся гнев, медленно проговорила:

— Особенно когда дело касается присвоения чужих изобретений, товарищ начальник цеха?

Это было ударом в лицо. Костылев остекленело уставился на Таню. Но внезапная неподвижность его взгляда тут же сменилась непринужденностью. Однако от Тани не ускользнул чуть заметный этот переход, вроде короткой крысиной оглядки перед бегством. А Тане вдруг почему-то вспомнились зеленые костылевские носки и фиолетовые шлепанцы, в которых она видела его дома. Брезгливость, омерзение и нестерпимое желание ударить Костылева по лицу разом охватили Таню.

— Какие еще изобретения? — с неискренним удивлением спросил Костылев.

— Я не собираюсь объяснять вам то, что вы знаете лучше меня. Я объясню другим.

Костылев оказался в затруднительном положении. Что делать? Отступиться? Оставить Новикова? Но этим он только подтвердит, что обвинение справедливо. Переломить палку, настоять на своем? Но тогда эта наглая и самонадеянная девчонка, которую сам дьявол поставил поперек его пути, обязательно докопается до самых корешков скандальной истории. Черт бы ее побрал вместе с этим трудколоновцем!

На размышление ушла секунда.

— Удивляюсь я вам, товарищ Озерцова, — начал тактическое отступление Костылев, старательно приспосабливая на лице улыбку, — чего это вы так держитесь за этого Новикова?

— Я от вас хочу услышать, чем он мешает вам в моей смене?

— Ровно ничем. Но он нужен Шпульникову…

— Который не очень давно упросил вас прогнать парня ко мне? — перебила Таня.

— Я полагаю… — начал Костылев, но Таня не дала договорить;

— Я тоже полагаю, что Новиков останется в моей смене, — чеканя слова, проговорила она. — Все с вами, товарищ начальник цеха, можете идти отдыхать!

Костылев едва не взвыл от злобы и унижения: так с ним разговаривать! Но эмоции сами по себе, а обстановку стоило взвесить, и Костылев проделал это довольно быстро.

— Я, кстати, не очень и настаиваю на переводе, — старательно настраиваясь на примирительный тон, ответил Костылев. Более приличного бегства с поля боя он пока придумать не мог.

И Новиков остался в Таниной смене.

А Костылев затосковал. Скверно, очень скверно оборачивалась жизнь. Вместо продолжения все более рьяных атак, которые помогли бы смять, опрокинуть, уничтожить девчонку, приходилось по-серьезному задумываться над тем, как теперь сохранить себя.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Еще вытирая в сенях ноги о рогожку, Таня услышала необычно возбужденный голос Варвары Степановны. Вошла. И, снимая калоши возле дверей кухни, прислушалась.

— Будто уж без тебя там не обойдутся! — слышалось из соседней комнаты. — Ну добро бы просил кто или другая надобность была, а то ведь сам, сам насылаешься, будто своего дела нет.

— Ничего, Варюша, не убудет меня, не бойся, — отвечал успокаивающий голос Ивана Филипповича.