Человек в пустой квартире
Шрифт:
О Лагине, на квартиру которого мы едем, кроме справки из ИТК, пока мало сведений: отец в длительной командировке, Лагин живет с матерью, в квартире нет телефона. Выяснить остальное не было времени. После очередного поворота, может быть, для того, чтобы разрядить обстановку, Русинов делает осторожное движение локтем, дотрагивается до меня. Смотрю на него, и он поводит подбородком, показывая на лежащую на моих коленях папку. Понимаю: просит показать фотографию Лагина. Раскрыв папку, рассматриваю вместе с ним приложенные к делу фото: вид спереди, сбоку, сзади. Отмечаю: лицо не лишено привлекательности, даже на этих невыразительных снимках видно некое понятное только женщине мужское самодовольство - в сведенных
– Не подарок.
– Согласна, не подарок.
На Белградской улице сидящий рядом с водителем лейтенант оборачивается. Русинов показывает глазами: номера домов! Понятно, нас не должны увидеть из окон. Водитель тормозит у дома пять, выходим. Идем, стараясь держаться ближе к стенам; впереди лейтенант, чуть отступив - трое из группы захвата, за ними мы с Русиновым, Вот дом девять, длинный, девятиэтажный, блочный.
Войдя во двор, Русинов кивает лейтенанту:
– Сходите за понятыми?
– Конечно, товарищ полковник.
Русинов незаметно трогает ладонью место с левой стороны, под ремнем, и я понимаю: он проверяет пистолет. У остальных распахнуты пиджаки, и это мне тоже понятно: стоит сделать движение рукой - и пистолеты в ладонях.
– Пошли, сразу занимайте точки.
Останавливаемся на третьем этаже, у квартиры сто семьдесят один; ребята прижимаются к стенам по обе стороны двери. Русинов нажимает кнопку звонка. Звонит несколько раз, наконец раздаются слабые шаркающие шаги, кто-то останавливается за дверью. Тихий женский голос спрашивает:
– Кто там?
– К вам представители официальных органов! Пожалуйста, откройте!
Дверной глазок темнеет, нас рассматривают, Русинов повторяет строго:
– Прошу открыть!
Дверь распахивается, за ней пожилая женщина; на плечах серая шаль, седые волосы гладко забраны назад, глубоко посаженные светлые глаза напряжены. Растерянно смотрит, убирает ладонью выбившиеся волосы, щурится:
– А… что случилось?
– Ваш сын дома? Прошу говорить правду, это в ваших интересах. Где ваш сын?
От взгляда женщины мне становится не по себе: кажется, в нем какая-то боль. Наконец она отводит глаза:
– Не знаю, дома его нет.
– Прошу пропустить, вынуждены осмотреть
квартиру.– Русинов делает знак группе захвата, женщина сторонится. Пока ребята проверяют обе комнаты, ванную, кухню, туалет, осматриваю прихожую. Богатой квартиру не назовешь, но все чисто и прибрано, каждая вещь на своем месте: вешалка, зеркало, полки для обуви, литография под стеклом. В открытую дверь входит Балуев с понятыми, мужчиной средних лет и молодой женщиной; один из группы захвата, высокий рыжеволосый парень, подходит к Русинову:
– Квартира пуста, товарищ полковник. Следов ухода не обнаружено.
Русинов поворачивается к хозяйке:
– Вы - Лагина Надежда Васильевна? Ваш сын - Лагин Виктор Александрович?
– Да.
– Ваш сын подозревается в серьезном преступлении.
– В каком?
– В ограблении и убийстве.
– Этого не может быть. Виктор не мог сделать ничего плохого.
Сколько подобных слов мне уже приходилось выслушивать, если б она знала. Говорю:
– Будем рады, если это не так. Где сейчас ваш сын?
– Не знаю.
Вступает Русинов:
– Надежда Васильевна, запирательством и неправдой вы только повредите вашему сыну. Где он сейчас?
Хозяйка квартиры поправляет шаль, вижу, пальцы чуть дрожат:
– Я действительно не знаю, где он.
Я достаю постановление на обыск, киваю на понятых:
– Вынуждены обыскать квартиру, вот разрешение прокурора, ознакомьтесь.
– Пожалуйста, не возражаю.
Говорю как можно мягче:
– Где бы мы могли поговорить, Надежда Васильевна?
– Где угодно.
– Кутается в шаль.
– Пройдемте в комнату, пожалуйста, вот сюда.
Садимся за журнальный столик, Лагина хмурится, я молча раскладываю бумаги. Киваю в сторону подоконника - там стоят деревянные маски: лесовик с бородой, чертик с рожками, девушка со звездами вместо глаз.
– Красивая работа. Сын? Можете не отвечать, Надежда Васильевна, я спросила просто так.
– Да, это сделал сын.
– Давно он этим занимается?
– Давно. С детства.
– Кажется, ваш сын закончил художественное училище?
– Окончил.
– Пытается крепиться, но по-прежнему в ее глазах отчаяние и растерянность.
– Не нужно об этом. Спрашивайте по делу, я отвечу.
– Надежда Васильевна, вы работаете?
– Да, раньше работала в Профтехиздате корректором, сейчас беру работу на дом.
– Ваш сын оказался в квартире, где произошло преступление. Тяжкое преступление - убийство и ограбление. Оказался он там именно в момент, когда все это случилось. Вашего сына видели несколько свидетелей. Убит известный нумизмат, Арвид Петрович Лещенко, живущий на Двинской улице. Вы знаете этого человека?
– Нет, первый раз слышу.
– Ваш сын оказался в квартире убитого именно в момент убийства. Так просто, само собой, этого случиться не могло.
Молча, лишь изредка вытирая слезы ладонью, Лагина начинает плакать. Вид плачущей женщины должен вызывать жалость, но сейчас я смотрю безучастно. Ей жаль сына, единственного, неповторимого, но разве убитый Лещенко не был таким же, единственным, неповторимым, как ее сын? Но его нет, его убили, и у меня есть множество оснований считать, что сделал это ее сын, Лагин.
– Надежда Васильевна, успокойтесь, я ведь хочу помочь вам.
Послушно кивает, достает платок, вытирает слезы.
– Спрашивайте, я все отвечу.
– Когда вы последний раз видели сына?
– Так как Лагина медлит, добавляю: - Не нужно ничего скрывать, Надежда Васильевна, мы же договорились?
– Вчера.
– Неожиданно закусывает губу, всхлипывает.
– Он не мог этого сделать, клянусь, не мог, Юлия Сергеевна! Поверьте!
– Надежда Васильевна, мы с вами как раз и должны установить это. Вчера, то есть одиннадцатого мая. В какое время?