Человек
Шрифт:
Поселят на неведомую планету, а там, быть может, только-только эти ящеры зубастые обжились размером с дом пятиэтажный, хищные, голодные. И что тогда? Будем бегать от них, как от нас тараканы по кухне бегают, а эти чудовища станут нас ловить и как подсолнухи лузгать. Письмо, что ли, написать в Объединенные Нации, чтобы образумились? Пусть собираются и решают вопрос, пока не поздно. Не хочется к ящерам на закуску.
Такие замахи у Семёна. А то вдруг, постоял, подумал, да и предложил из тюрем всех выпустить.
— В тюрьмах, — говорит, — сидят дети неразумные. Разве взрослому, нормальному, человеку придёт в голову
— Тогда, — говорю, — получается, все правительства, всех стран мира — подростки неразумные. Потому что у всех, только это одно в голове и есть. Если и не свой народ, то чужой, обязательно, хотят ограбить и уничтожить.
— Согласен, — говорит, — такие же дети малые. Их надо бы хорошенько ременем.
— Сечь-то кто будет?
— Всё те же инопланетяне. В двенадцатом годе прилетят, соберут всех и высекут. Станут пороть и приговаривать: «Не делайте плохо!».
— Поймут?
— Увидят небо в цепеллинах блестящих и летающих тарелках, размерами по шесть километров в диаметре, — обязательно поймут. Сами с себя штаны снимут.
— Будем ждать, — говорю, — двенадцатого года. Одна надежда на пришельцев. Самим-то точно не справиться.
Страсть
Зоя была младшей сестрой Славки Алферова. Моего школьного друга, разбившегося на мотоцикле. В свое время я был частым гостем в их доме. И тогда уже как-то стал замечать, что слепленные мной из пластилина «уродцы», которые у меня бы в доме не дожили и до следующего дня, хранились у Зои в шкафу годами. Мои рисунки, сделанные впопыхах, убирались в рамки за стекло и вывешивались на стену. Мои слова, сказанные на ветер, самые, на мой взгляд, пустяшные, ничего не значащие, запоминались ею, а то и записывались. Хранились в особых тетрадях.
Зоя меня любила и не пыталась этого скрывать, что, впрочем, не помешало ей выйти замуж за старого приятеля ее отца. Старого в прямом смысле этого слова. Муж был старше жены на сорок восемь лет.
Впрочем, планов я тогда никаких не строил, да и откровенно говоря, только после ее замужества обратил внимание на Зою, как на женщину. До этого все считал ее малым ребенком, «младшей сестрой школьного друга». К своему удивлению, я обнаружил, что после года семейной жизни Зоя все еще оставалась девственницей. Старый муж так и не смог отомкнуть ее двери своим ключом. А может, и не собирался, кто знает. Я с ней на эту тему бесед не вел, дознаний не проводил.
Хотя, лукавлю, было. Один раз спрашивал:
— Как муж, не ревнует?
— Нет. Он мне верит, — серьезно ответила Зоя и тут же, заливаясь заразительным девичьим смехом, добавила, — а что ему еще остается?
Муж Зою не ревновал, ему можно было только позавидовать, в моем же сердце кипела огненная лава. Я, в отличие от него, хотя формально и прав-то на это никаких не имел, ревновал ее очень сильно. Ревновал ко всем и ко всему, ревновал к покойным поэтам, стихи которых она знала наизусть, к ее увлечению гитарой. Которую, в конце концов не выдержав, разбил вдребезги. Даже к тем вещам, которые она носила. Запрещал ей наряжаться, краситься, подозревал во всех существующих и не существующих пороках.
Это была уже не любовь, не страсть, а настоящее сумасшествие. Я шпионил
за ней, подслушивал, подсматривал, проверял содержимое ее сумочки, рылся в ее карманах, копался в ее белье. И, как венец всему этому несуразному, безобразному и отвратительному, случилось то, что случилось. Я ее двоюродному брату сломал челюсть. Слава Богу, не убил.А случилось это так. Проследив за её мужем, уехавшем на служебной машине. За ним каждый день, в десять часов утра, заезжала персональная «Волга». Я поднялся к ней и позвонил в дверь. Она открыла одетая, готовая к выходу, а рядом с ней стоял красивый самоуверенный франт с усиками, глазки его блестели. Он вызывающе смотрел на меня.
— Ничего не подумай, это мой брат! — крикнула Зоя, видя мои наливающиеся кровью глаза. Только это и успела сказать. В голове моей что-то замкнулось.
— Ты, забыла, что я знал твоего брата, — сказал я скороговоркой и тут же ударил обладателя усов с правой в челюсть.
Он, как стоял, так в полный рост и упал, ударившись при этом затылком о дубовый паркет. Хорошо, не умер. Сотрясение мозга и перелом нижней челюсти в двух местах констатировали приехавшие по вызову медики.
— Дурак, что ты наделал! Ты же его убил, — кричала Зоя до их приезда, — это же двоюродный брат из Пятигорска. Он первый раз в Москве, хотел посмотреть город.
Поставили ее брату в больнице скобы на челюсть, поездка в Москву, я думаю, запомнилась ему надолго.
Да, я тогда дурил. Еще каких-то глупостей подобных натворил, а потом сказал себе «хватит». Коль скоро я, находясь с ней, становлюсь зверем бездумным, то самое время задуматься, почему это так, и нужно ли это? «Совершенно не нужно», — был мой ответ себе самому, — так и до тюрьмы, и до смертоубийства недалеко».
Зоя меня за подобные поступки хоть и ругала, но сама же на них и провоцировала. Совестно все это вспоминать. Ведь я же и мужа ее законного хотел поколотить. Думал об этом серьезно. Вот до чего доходило. До чего доводила своими рассказами, какой он у нее умный, добрый, хороший.
Расстался я с Зоей, и как-то сразу успокоился. На сердце стало легко, так, как будто заново родился.
Судите, если можете
Научи дурака Богу молиться,
Он себе и лоб расшибёт.
Зинаида Чвакова, рассказывала тётке, приехавшей погостить, последние новости.
— Тимофей, муж мой, — говорила она, утирая слёзы, — на шестом десятке вспомнил, что крещёный. Стал называть себя верующим. Отобрал у меня «Полный православный молитвослов» — и началось. Через месяц совместной жизни с таким, с позволения сказать, «верующим», я от него ушла. Рассудите, тётя Нюра. Всё расскажу, как на духу.
Против веры я никогда не шла. И то, что мой пьяница к Богу решил прийти — только приветствовала. Но он, какой-то странный путь выбрал. В церковь не ходит, священников не признаёт. Сделался, прости Господи, хуже сектанта.
Вот пример. Говорю, сходи, Тимоша, купи хлеба. Берёт в руки молитвослов, и начинает читать молитвы:
«Отче наш», «Богородицу», затем молитву «Перед началом всякого дела», следом «Против антихриста» и, наконец, молитву «Перед выходом из дома». Только после этого берёт сумку, деньги и идёт в магазин.