Чемодан. Вокзал. Россия

6.

Старик растолкал меня, когда уже оделся. Шторы были раздвинуты, за окном светало. Под окнами долго и громко буксовал грузовик с неразборчивыми человеческими голосами. Где-то неподалеко железкой били по железке – просто так, без конкретной цели, только чтобы у меня в голове посильнее отдавалось.

– Пойдемте завтракать. Туровский заедет за нами на машине через полчаса.

За ночь потеплело. Вся улица оказалась затянута неправдоподобно густым молочным туманом. Мы, опасливо озираясь, перешли дорогу и поели в занюханном трактире напротив гостиницы. Потом проделали путь в обратном направлении. Старик уселся в кресле в фойе гостиницы, а я, чтобы не создавать толкотню, все еще ватный ото сна, вышел на крыльцо.

От земли как будто шел холодный пар. Голова неприятно пульсировала и туго соображала. Грузовики все ехали. Я зевнул три раза подряд, последний раз прямо до слез. Компания ворон устроила вялую чехарду над улицей. Одна, самая шумная, снималась с ветки и с гаканием перелетала на телеграфный столб. Чуть она усаживалась, как за ней, тяжко оттолкнувшись, отправлялась другая, затем третья. Но прежде чем те добирались до столба, первая уже снова гакала что-то раздраженное и летела на крышу трактира, и дальше обратно на ветку. Ворон спугнул автомобильный гудок, и, шумно шурша крыльями, они все разом нырнули куда-то в туман. Из грязного опеля высунулся Туровский и поздоровался. За рулем сидел чернявый мужчина с густыми усами, которого Туровский представил как своего коллегу Навроцкого.

Машина ехала медленно. Мы пересекли мост, объехали вокзал и проехали еще один мост уже через железнодорожное полотно. На кладбище было немноголюдно, деревянные воротца в обветшалой арке из красного кирпича, отделявшей лютеранскую часть кладбища от православной, были закрыты на амбарный замок. На паперти перед церквушкой сидел хорошо укутанный в многослойное шмотье нищий на подушечке и рассеянно водил глазами, выглядывая, кто среди прибывающих подкинет ему мелочи.

Возле вырытой могилы напротив священника уже стояла Волочанинова рядом с высоким худым мужчиной с совершенно белым лицом. Старик тихо сказал мне, что это младший Брандт. Мы с Волочаниновой обменялись приветственными взглядами, было видно, что она не в своей тарелке. Тут же был бургомистр и еще несколько людей, которых я прежде не видел. Среди них выделялся мужчина лет сорока в дорогом пальто и с аккуратным проборчиком. Вдалеке, через несколько оград, стоял, развязно облокотившись о крест, какой-то детина – по-видимому, ждущий следующих похорон копатель могил. Когда священник сказал все свои слова, гроб опустили в могилу и засыпали землей. К мужчине с проборчиком откуда-то из тумана вынырнул нищий и что-то неслышное стал выговаривать, подкрепляя свои слова протянутой ладонью.

Обратно Навроцкий довез нас до большого, дореволюционной еще постройки здания фельдкоммендатуры в центре города, а сам поехал в полицию. Здание было похоже на огромный и совершенно съедобный пряничный дворец с многочисленными, будто сделанными из сахарной белой глазури завитками по всему своему фасаду и пузатенькими, словно бы из румяных сушек, балкончиками по одному над входом и на каждом из двух крыльев.

Старик пошел на прием к Бременкампу, а Туровский завел меня в небольшое кафе на углу дома с противоположной стороны улицы.Открытое каким-то эмигрантом-поляком на месте советского обувного, оно было идеальной наблюдательной позицией: от столика возле окна были прекрасно видны и парадный вход, и оба выхода с внутренней территории комендатуры на две расходящиеся в разные стороны улицы. По словам Туровского, вечерами в кафе собирались прогуливающие паек офицеры и солдаты из богатых, но при нас там был только медленно и сосредоточенно моющий стойку хозяин. Мы на свои хлебные талоны заказали по сахариновому пирожному с эрзац-кофе и уселись за столик ждать старика.

– Клюкнуть бы, – мечтательно сказал Туровский, когда слизал последние остатки крема с пальцев.

Когда я на это только сочувственно кивнул, он порассматривал какое-то время мое пальто и решил заходить с привычной для всех работников городского аппарата стороны:

– По сырости так даже холоднее, чем просто в морозы, не находите? Вроде сижу в фуфайке под пальто, а все равно продрог.

Я опять только покивал.

– А вы в бридж, может, играете?

– Конечно, обожаю бридж.

Я играл в бридж два раза в жизни, причем во второй оказалось, что я не до конца понимаю правила, но дальше молчать было бы просто неприлично. Туровский оживился.

– У нас с Брандтом было что-то вроде клуба для русских служащих: по четвергам собирались у меня, по субботам – у него. Карты, немножко вина. Андрей Филипыч вот на гитаре иногда выступает, если есть дамы. Ну мы решили, что хоть и траур, а все-таки чего зря по домам сидеть скучать. Если хотите, приходите сегодня поиграть.

– Обязательно приду, спасибо.

– Только у меня к вам тогда просьба: сходите со мной сегодня в дом Брандта за ломберным столиком. Мы с Георгием Львовичем уже договорились, ему он без надобности, а у меня только кухонный есть.

Приближался обед. В кафе пришла троица каких-то пижонов в серозеленых куртках с серебряными жгутовыми погонами. Они сели за единственный свободный столик возле нас. Под окном остановилась пара перегородивших нам весь вид мужских спин и, немного посовещавщись, разделилась: одна спина ушла куда-то в сторону предместья, а вторая превратилась в плотного коренастого мужчину, который зашел в кафе за сигаретами и кофе. Вскоре пришел и старик.

Разговор с Бременкампом, как и ожидалось, был исключительно обтекаемым. Он сначала был взбешен тем, что какой-то гражданский поляк задает ему вопросы насчет уголовного расследования, к которому не имеет никакого отношения, но когда старик упомянул фамилию заказчика, успокоился и согласился дать сведения, которые мы все равно едва ли смогли бы проверить.

Туровский выслушал это с таким видом, как будто ничего другого и не ожидал.

– Я могу устроить слежку за Бременкампом, у меня достаточно надежных людей под рукой. Но вы должны понимать, что задавать вопросы его подчиненным, хоть бы самые общие вопросы, я не могу. У меня нет на это никаких полномочий – русская полиция не имеет права заниматься уголовными делами. Они откажутся отвечать и немедленно донесут о нарушении субординации в гестапо. Я, если хотите знать, не рискнул бы даже обращаться к русским соседям возле дома Бременкампа – они тоже имеют все основания донести, – Туровский развел рукам. – Вас двоих, скорее всего, будет ждать высылка обратно в Смоленск, а вот меня вместе со всем русским отделением полиции могут и под суд отдать.

Старик уточнил, на какую помощь Туровского можно рассчитывать в смысле слежки, и тот пообещал организовать самую настоящую, круглосуточную.

– Дел у меня в участке не очень много, с ними я справляюсь и сам. Навроцкого и еще пару человек можно поставить по очереди дежурить возле дома Бременкампа в темное время. Они знают город лучше патрульных и смогут следить незаметно для немцев. Ну а днем уж вам самим придется.

Они тут же вполголоса набросали план слежки до утра субботы. Уже смеркалось, когда мы с Туровским пошли на квартиру Брандта за столом. Старик, нахохлившись, так и остался сидеть у окна перед пустой чашкой кофе и шляпой.

По дороге мы разговорились, и Туровский, узнав, как тяжело мне спалось, предложил ночевать у него на свободном диване. Диван звучал существенно лучше раскладушки, поэтому я согласился. Квартира Туровского размещалась на третьем этаже четырехэтажного дома в паре кварталов восточнее дома Брандта. Мы втащили по лестнице стол и поставили его ровно посередине просторной гостиной, в которой не было ничего, кроме выстроенных рядком вдоль стены стульев и одного большого кресла. Туровский присел на кресло, тяжело дыша, и минуты две-три только одно дыхание его было слышно в комнате. На звуки возни из спальни вышел толстый старый кот с обвисшими усами, посмотрел на нас и тяжелым прыжком взобрался на один из стульев. Он оттопырил заднюю лапу и принялся вылизывать шерсть между пальцев распяленной пятерни.

– А вот мой сожитель. Зовут Фискал. Сокращенно – Морда. Можно звать «Кис-кис». Жена в тридцать восьмом умерла, с тех пор мы с ним вдвоем живем.

Кот поднял на меня круглые глаза и, не отводя взгляда, продолжил свое занятие.

– Ну, до встречи. Часа через два можете уже смело приходить, – Туровский пожал мне руку, а затем, не закрывая даже за мной двери, сразу отправился на кухню, куда следом за ним, спрыгнув со стула, отправился и кот.

Затемно я вернулся в гостиничный номер, где застал старика читающим папку с какой-то документацией. Я рассказал ему о предложении Туровского перебраться до конца командировки к нему в квартиру.