Черепаший вальс

Филипп часто обедал с клиентами — теми, кого считал обеспеченными, образованными и интеллигентными. Проводил разведку, чтобы не терять времени даром. Начинал переговоры, а потом переадресовывал клиентов в Париж, к Жабе. А после обеда выбирал бар в дорогом отеле, хорошую книгу — и читал. К половине шестого заезжал за Александром в лицей, и они возвращались домой, беседуя по дороге. Иногда заходили в галерею или в музей. Или шли в кино. Это зависело от количества домашних заданий Александра.

Случалось, в баре к нему подсаживалась девушка. Профессионалка, из тех, что под видом туристки соблазняют одиноких бизнесменов. Он смотрел, как она подходит, виляя бедрами. Как делает вид, что читает журнал. Он не реагировал, уткнувшись в книгу. В конце концов она отступалась. Изредка какая-нибудь более предприимчивая девица пыталась завязать разговор. Он тогда отвечал одной и той же фразой:

— Простите, мадемуазель, я жду свою жену.

Когда он последний раз был в Париже, Беранжер, подруга Ирис, позвонила ему и пригласила выпить по стаканчику. Под тем предлогом, что ей нужно разузнать поподробнее об английских школах — для старшего сына. Сначала строила из себя озабоченную мамашу, потом придвинулась ближе. Выставляла вперед грудь в глубоком вырезе блузки, приподнимала волосы, податливо опускала голову, зазывно улыбалась…

— Беранжер, только не говори мне, что ты надеешься… как бы это сказать… на нашу близость?

— А почему нет? Мы давно друг друга знаем, к Ирис, думаю, ты ничего больше не испытываешь после того, что она сделала, а я смертельно скучаю с мужем…

— Но, Беранжер, Ирис — твоя лучшая подруга!

— Была, Филипп, была! Я с ней больше не общаюсь. Сожгла все мосты. Мне никогда не нравилось, как она вела себя с тобой! Отвратительно!

Он улыбнулся краем губ:

— Извини. Если хочешь, мы останемся…

Он не мог найти нужного слова.

— Останемся, как есть.

Спросил счет, оплатил и ушел.

Ему больше не хотелось терять время. Он решил меньше работать, чтобы на досуге размышлять, учиться. Нечего тратить это время на Беранжер и ей подобных. Он дал отставку своей консультантке по живописи. Как-то раз они были в галерее, владелец показывал им картины молодого многообещающего художника, а Филипп вдруг заметил гвоздь. Гвоздь в белой стене, ожидающий, когда на него повесят картину. Он сказал ей, что этот гвоздь выглядит смешно. Она ответила неодобрительно: «Не судите превратно, Филипп, с этого гвоздя начинается произведение искусства. Этот гвоздь сам по себе — часть прекрасного, этот гвоздь…» — «Этот гвоздь — всего лишь жалкий скучный гвоздь, на который повесят картину», — перебил он ее. «О нет, Филипп! Не могу согласиться с вами! Этот гвоздь есть, он существует, он взывает к вам…» Он выдержал паузу и сказал: «Дорогая Элизабет, впредь я обойдусь без ваших услуг. Я готов пасть ниц перед Дэмиеном Херстом [66] , Дэвидом Хаммонсом [67] , Раймондом Петтибоном [68] , танцовщицей Майка Келли [69] или автопортретами Сары Лукас [70] , но не перед гвоздем!»

66

Дэмиен Херст — член группы «Молодые британские художники», один из самых дорогих современных живописцев.

67

Дэвид Хаммонс — известный американский художник.

68

Раймонд Петтибон — современный американский художник и музыкант.

69

Майк Келли — современный американский художник, критик; известен прежде всего своими инсталляциями.

70

Сара Лукас — член группы «Молодые британские художники».

Он создавал вокруг себя пустоту. Сбрасывал балласт. Может, поэтому Жозефина и не выдержала. Я для нее был слишком тяжел, перегружен. В этом она меня опередила, научилась отбрасывать все лишнее. И я научусь. Мне спешить некуда.

Ему не хватало Зоэ. Воскресных дней с Зоэ. Долгих пререканий между Зоэ и Александром, за которыми он следил краем глаза. Александр ни словом не упоминал кузину, но его грустный взгляд в пятницу вечером ясно говорил, что он соскучился. Она вернется. Он был в этом уверен. Они поторопились с тем поцелуем в рождественский вечер. Слишком многое еще не решено. К тому же есть Ирис… Он вспомнил последний вечер в Париже. Ирис вышла из клиники. Они «ужинали дома». Мы можем поужинать вместе, втроем? Как-то нелепо идти в ресторан! Она готовила сама. Получилось не ахти, но она очень старалась.

Он отложил книгу. Взял другую. Пьесы Саши Гитри. Закрыл глаза и решил погадать, какая фраза выпадет. Сосредоточился, открыл книгу, глаза его остановились на словах: «Можно смутить того, кто любит вас, но не того, кто желает вас».

Меня не смутить. Я подожду, но не отступлюсь.

Единственной женщиной, чье присутствие он выносил, была Дотти. Они встретились случайно, на приеме в «Нью-Тейт гэлэри» [71] .

— Что вы здесь делаете? — спросил он, заметив ее.

71

«Нью-Тейт гэлэри» — лондонский музей авангардного искусства ХХ века, открытый в 2000 году.

Он опять забыл, как ее зовут.

— Я Дотти. Вы меня помните? Вы подарили мне часы, очень красивые часы, кстати, я их постоянно ношу.

Она задрала рукав, продемонстрировав ему часы «Cartier».

— Они стоят целое состояние, да? Я все время боюсь их потерять. Глаз с них не свожу.

— И правильно: это же часы, они для этого и сделаны!

Она расхохоталась, широко раскрыв рот с тремя полуразвалившимися пломбами.

— Что вы тут делаете, Дотти? — спросил он с легким оттенком превосходства, словно здесь ей не место.

И сразу пожалел о своем нахальстве, закусил губу.

Она обиженно ответила:

— А что? Я не имею права интересоваться искусством? Во мне нет того ума, того шика и…

— Туше, — признал Филипп. — Я идиот, самодовольный дурак и…

— Сноб. Козел. Задавака. Зануда.

— Хватит меня бить! Я покраснею.

— Все ясно. Жалкая бухгалтерша вроде меня просто НЕ МОЖЕТ интересоваться искусством. Девочка на одну ночь — трахнул и пошел.

У него был такой расстроенный вид, что она снова рассмеялась.

— А вообще-то вы правы. Меня сюда подружка притащила, а по-моему, все это бред и сплошные понты… Мне так скучно, вы себе не представляете! Ничего не понимаю в современном искусстве. Остановилась в своем развитии на Тёрнере. Может, лучше пивка выпьем?

Он повел ее ужинать в небольшой ресторанчик.

— Ишь ты, как меня повысили! Удостоилась ресторана и белой скатерти…

— Это только на один вечер. Потому что я хочу есть.

— Ах да, мсье, кажется, говорил, что он женат и не хочет обременять себя обязательствами.

— И с тех пор ничего не изменилось.

Она опустила глаза. Погрузилась в чтение меню.

— Итак… Чего у вас новенького после того неудачного дня рождения? — спросил Филипп, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучала ирония.

— Одна встреча, один разрыв…

— О!

— Разрыв по эсэмэске. А у вас?

— Примерно то же самое. Одна встреча и один разрыв. Только без эсэмэски. И без объяснений. Молча. Ничем не лучше.

Она не спросила, имеет ли отношение пресловутая жена к истории его неудачной любви. Филипп был благодарен ей за это.

И вновь очутился у нее. Сам не понимая, как это случилось.

Она открыла бутылку «Шардонне». Коричневый плюшевый мишка с одним стеклянным глазом был на прежнем месте, равно как и подушечки с вышитыми надписями про любовь, и Робби Уильямс с высунутым языком на постере.

Они провели ночь вместе. Он был не на высоте. Она воздержалась от комментариев.

Наутро Филипп проснулся рано. Он не хотел ее будить, но она приоткрыла один глаз и положила руку ему на спину.

— Ты сразу побежишь или успеешь выпить кофейку?