Черепаший вальс
Шрифт:
— Ну что? Уже не выдрючиваешься? Мне кажется, Карлос, или девчонка обделалась? — спросил низкорослый крепыш.
Она не ответила, ожидая, когда Агата выйдет из туалета.
— Скажи-ка, детка, ты знаешь, зачем тебя сюда позвали?
Она попала в ловушку. Как последняя идиотка. Приглашение на вечеринку в «Cuckoo» — такой же бред, как хороший вкус у мафиози!
— Понятия не имею. Но вы мне наверняка объясните…
— Хотели одно дельце с тобой обсудить… А потом гуляй себе.
Они хотят сделать тебя проституткой. Чтобы ты торговала собой для этих грязных свиней, которые мечтают дружить с гусями. Которые
— Я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду, и могу сразу сказать: обломитесь.
— А по-моему, ты вообще ни о чем не догадываешься, — сказал тот, кто, по-видимому, был главарем — потому что росту в нем было как минимум метр семьдесят пять, и остальные ему в пупок дышали.
— Отчего же? Я не вчера на свет родилась…
Многие студентки приторговывали собой, чтобы оплатить занятия или съездить покататься на лыжах в Альпы. Существовали даже специальные агентства, через которые их можно было снять на уикенд. Они улетали в восточные страны, чтобы провести ночь с пашой, и возвращались с полными карманами.
— Мы хотим попросить тебя об особой услуге… И в твоих интересах нам ее оказать. Потому что иначе мы рассердимся. Очень рассердимся. Видишь там дверь ванной…
Гортензия запретила себе смотреть, куда он показывал, и стала разглядывать того, кто в глазах окружающих карликов, наверное, считался великаном. Весь волосатый, подбородок отливает синевой, отметила она, взглядом пытаясь оттолкнуть его подальше, а на радужке маленькое желтое пятнышко, словно капля майонеза.
— За этой дверью ванной ты рискуешь получить взбучку. И ручаюсь, это будет грязно и неприятно.
— Неужели? — отозвалась Гортензия, пытаясь говорить свысока, но чувствуя, как внутри белой ватой расползается страх и подкашиваются ноги.
— Вот что ты сделаешь… Ты подобру-поздорову выйдешь из конкурса и оставишь Агате место у Вивьен Вествуд.
— Никогда! — выпалила Гортензия; теперь она понимала, откуда взялся китайский ужин, приступ чистоплотности у соседки и рабочая обстановка, воцарившаяся в доме.
— Подумай хорошенько. Так горько думать о том, что ждет тебя за дверью ванной…
— Я уже все решила. Нет.
Агата не появлялась. «Дрянь, — подумала Гортензия. — А я-то думала, она решила исправиться! Права я была, нельзя доверять добрым чувствам».
Только не раскиснуть перед этими отморозками! Все из себя в черном и ботинки с узкими носами. Как из одного инкубатора.
— Даю две минуты на размышление. Дурой будешь, если дашь себя изуродовать!
Гортензия соображала быстро. Дурой я буду, если предоставлю вам бесплатный пропуск в этот мир. Вы используете эту мымру Агату и тихой сапой вползете в храм моды. На меня не рассчитывайте, парни. На меня не рассчитывайте.
Прошло пять минут. Гортензия изучала обстановку — внимательно, словно турист в Версале: позолоченные ручки и пузатые ящики шкафов, серебряный сервиз — кто ж поверит, что они пьют чай? — настенные часы с мерно качающимся маятником, зеркала с огранкой, натертый паркет. Да, она попала.
— Время вышло, — уточнила Гортензия, взглянув на часы. — Я вынуждена вас покинуть. Очень приятно было с вами познакомиться, надеюсь, мы больше не увидимся.
Она развернулась и направилась к двери.
Один из бандитов
вскочил и преградил ей путь, оттесняя на прежнюю позицию. Второй выбрал компакт-диск, увертюру к «Сороке-воровке» Россини, и поставил на максимальную громкость. Ясно, будут бить. Я не закричу. Не доставлю им такого удовольствия. Прикончат-то ее вряд ли. Хороши они будут с трупом на руках!— Ты ею займешься, Карлос, — приказал самый высокий.
— ОК, — ответил тот.
Он втолкнул ее в ванную, швырнул на пол. И вышел. Она встала, скрестила руки на груди, постояла. Он оставил меня здесь, чтобы я подумала. Но все решено. Не буду я тут киснуть.
Она вышла из ванной в гостиную, встала перед ними и спросила:
— Что, кишка тонка?
Высокий, мнивший себя главарем, побагровел. Ринулся на нее, втащил в ванную и швырнул на кафельный пол с криком «шлюха долбаная!». Дверь захлопнулась. Я его задела, подумала Гортензия. Один — ноль в мою пользу. Все равно будет больно, но по крайней мере я их предупредила. Меня так просто не возьмешь.
Она отряхнула блейзер, поправила юбку. Держаться прямо и достойно. Это все, что ей осталось. Белая вата внутри никуда не делась, к тому же ее начинало тошнить.
Главное — не поддаться страху. Отстраниться от него. Сосредоточиться на мелочах, на чем-то конкретном и практичном. Никаких абстракций, они сводят с ума и туманят мозги. Никаких пошлостей вроде «это несправедливо, это нехорошо, я буду жаловаться куда следует»… Это бы значило встать перед ними на колени.
Она услышала шаги пресловутого Карлоса. Ему, конечно, надо было шуметь и орать, чтобы предупредить о своем появлении. Он был здесь. В ванной. Вокруг все белое. Ни единой детали, за которую мог бы зацепиться взгляд, которая могла бы дать силы сопротивляться. Это был человек-куб. Метр пятьдесят пять на метр пятьдесят пять. Жирный плешивый куб. Настоящий гном. Не хватает только шерсти на носу, звериной пасти и остроконечных ушей. Хотя, если присмотреться, волосы на носу можно было увидеть. Даже сосчитать.
Его широченная фигура заслонила свет лампы под плафоном матового стекла. Его тень была всюду. В нем было столько злобы, что у нее все вылетело из головы. Его глаза сверкали такой яростью, что она не могла в них смотреть. Если она хочет сохранить хоть каплю хладнокровия, лучше смотреть на занавесь ванной. Белую-белую, как тот ватный страх, который душил Гортензию. И стены тоже белые. Зеркало, маленькое окошко, полка над раковиной. Белая раковина. Белая ванна. И коврик возле ванны тоже белый.
Он поднял руку, расстегнул ремень и потребовал спустить штаны.
— Размечтался! — бросила Гортензия, сжав зубы, из последних сил борясь с белым душным ужасом.
— Снимай, говорю, или возьму бритву…
Она сразу поняла: даже если она разденется, за бритву он возьмется все равно. Уступишь раз, и тебя уничтожат.
— Размечтался, — повторила она, пытаясь найти в этой белой ванной хоть одно цветное пятно.
Он положил ремень на край ванны, открыл шкафчик и достал бритву. Опасную бритву с черной рукояткой и длинным лезвием. Бритву мафиозо, как у Марлона Брандо в «Крестном отце». Она ухватилась за эту сцену, прокрутила ее в голове. У него белый подбородок, он проводит по нему бритвой и делает гримасу, жестокую и безвольную. Нет, не получается зацепиться за Марлона Брандо. Какой-то он ненадежный.