Через двадцать лет

Режиссёр присвистнул.

– Ого… И чем закончилось?

– Алекс, ну вы же – взрослый человек, - хмыкнула Эрика, - Гавайскую пиццу[75] никто не отменял, и, разумеется, я встала на защиту своих и обязанностей.

– Значит, одолели?

– Одолела.

Перестраиваясь, автомобиль двигался к Корт Сквер. Эрика знала, что вот-вот из-за угла возникнет сверкающий в сумерках театр, заполненная парковка, а с ними – усиливающееся волнение. И снова режиссёр пришёл на выручку, понимая её эмоции.

– Не паникуйте слишком сильно, лёгкой взбудораженности достаточно, - подмигнул он в зеркало, - там, за сценой, сейчас находится прекрасная опытная команда – я доверяю им и доверяю шефству Дэна над ними.

Впереди показался выезд к площади…

– Да, мы пошли на риск, мы участвовали в своеобразном эксперименте – но в хорошем. Осталось просто хорошо его представить.

…Потоки машин и театр, похожий на стеклянную игрушку, приближались.

– Даже если не выйдет утихомирить панику, я всё равно хочу поблагодарить вас, Алекс, - сказала девушка, теребя застёжку клатча, - когда-нибудь я тоже наберусь опыта, перестану мотать нервы себе и другим и превращусь в театрального зубра, а пока… Спасибо, за подаренный шанс.

Метрах в двадцати маячил главный вход и красные двери, подсвеченные лампами. Успевшая, в некотором роде, привыкнуть к служебным ступенькам, Эрика готовилась официально помогать Алексу и исполнять роль хозяйки вечера. Возможно, тихая апрельская погода благоволила обоим, и люди с камерами, стоящие неподалёку, ждали именно их…

– Не за что, - помолчав, режиссёр выключил мотор и отстегнул ремень, - мне было приятно работать с вами, правда. И знаете, что? – он развернулся к заднему сиденью.
– «Зубр» из вас выйдет превосходный!

* * *

А потом были камеры, фотовспышки, мелькавшие лица. Улыбки и кивки; имена, сложные и не очень, известные и новые; прогнозы, похожие на букмекерские ставки… И вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы. Об идее пьесы, о творческих планах, о вдохновении, личных мотивах и вообще приходе в драматургию. Эрика чувствовала, что её оценивают – сперва отдельно, а потом и вместе с постановкой. Хотелось увидеть маму в пропарфюмленной толпе, но мама была права: вечер, напоминавший испытание, требовалось пережить самостоятельно. По словам Алекса, надо было просто представить людям рискованный эксперимент.

И они представляли. Бесчисленное множество раз приветствовали гостей возле афиши в фойе, снова и снова отвечали на вопросы. Эрика знала, что антракт выдастся не менее церемонным, и возможности попасть за кулисы, скорее всего, не будет до конца спектакля. Сегодня возможность ей не полагалась. В памяти всплыли рассказы Дэна о его первой постановке, проведённой за пультом – тогда девушка не особо верила, что подопечный Алекса, вросший в театр всей душою, мог чего-то бояться, но факт оставался фактом. Сейчас она чувствовала себя Золушкой из сказки, номинанткой на Оскара и безумно счастливым человеком. Очень взволнованным счастливым человеком.

Если бы Джимми Роджерс дожил до этого дня…

Когда свет в зале погас, и занавес неслышно раздвинулся в стороны, сердце ухнуло, проваливаясь в пятки. А затем, кувыркнувшись, возвратилось, быстро-быстро стуча, пока взор вбирал декорации. Всё уже виденное, всё отрепетированное и некогда лично придуманное. Сейчас оно казалось иным – не посторонним, но отчасти новым. Более масштабным. Эрика поняла, что впервые оценивает проделанную работу как законченный результат. И ещё поняла, что с удовольствием взглянула бы на неё чужими глазами.

А потом начало двадцатого века приветственно ворвалось в зал, управляя вниманием зрителей. Алекс, сидевший рядом, знакомо потянулся через подлокотник и накрыл её руку своей. Они не смотрели друг на друга, поглощённые действием, но ощущения будто складывались в неозвученный диалог:

– Вы классно оформили свет, мне нравится.

– Спасибо. Посмотрите на Николь – правда, она чудесна в бежевом платье?

– Ещё бы, ей идут светлые цвета и в жизни, и на сцене.

Тихие покашливания и шорохи заглушала музыка – несколько инструментальных тем, написанных для разных эпизодов и персонажей «Леди Батлер».

– У меня такое ощущение, что я впервые вижу Эйба и не узнаю.

Она опять не произнесла ни слова. И Алекс, следивший за игрой друга, опять настроился на беззвучную волну.

– У меня подобное ощущение каждый раз от постановок с ним. И необязательно моих.

Эрика улыбнулась – уже не мысленно – и всё-таки посмотрела на человека в соседнем кресле. Полумрак делал мужской профиль резче, тогда как сам Алекс был сегодня необычайно мягок и деликатен. Хотелось растянуть вечер, эффекты и реплики, угадываемые за секунду, остановить и запомнить, но, разумеется, это было невозможно. Первый акт пронёсся, вернув к необходимости принимать первые же отзывы. Кто-то говорил о нехватке динамики, кто-то – о расплывчатых диалогах. Большинство сюжет активно одобрило, позволив приободриться. Эрика выискивала глазами Виктора или Мелани, но учёный, как и обещал, где-то прятался, а массажистка точно сговорилась с ним.

Второй акт шёл быстрее – должно быть, восприятие играло шутки со временем. Эрике казалось, что свет едва успел погаснуть, а уже в следующее мгновение круглые люстры над головой вспыхнули, смазывая череду промежуточных событий. Интриги, встречи, костюмы и персонажи: мелочи, которые она помнила, и которые остальные вряд ли выделяли в готовом произведении. Словно гигантская невидимая пружина распрямилась – оборачиваясь, девушка видела, как, ряд за рядом, люди поднимаются с мест, аплодируя и улыбаясь. С другой стороны, на озаряемой софитами сцене, стояли участники спектакля, принимавшие овации. Лучи перекрещивались на главных и второстепенных героях, группами выходящих на поклоны. Вот один, самый яркий сноп света, упал на невозможно элегантного Абрахама с микрофоном в руках.

– Дамы и господа, поприветствуйте режиссёра-постановщика «Леди Батлер» - Александра Гаррета, и автора пьесы – Эрику Рубинштейн!

– Идёмте, - Алекс потянул за руку, шутливо пригнувшись от волны усилившихся аплодисментов, - наша очередь!

Номинантка превратилась в лауреата и, краснея от смущения и гордости, шагнула за другом. Плечи сами собой распрямились, а сердце повторило сегодняшний кульбит, прыгая в сумасшедшем ритме. Слова благодарственной речи, репетируемые дома, перед зеркальным холодильником, начали меняться местами и играть в догонялки… А потом сцена попала под каблуки туфель, луч света поймал двух создателей, и шальные мысли, сделав последний круг, улеглись по нужным местам.