Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле

Словно пытаясь убедиться в этом, взглянул на свои руки. Крови нет.

«Но все-таки кровь на моих руках. Я человека зарезал надысь. Какое прекрасное и смачное слово – «надысь»! Я! Я! Я зарезал человека! Я, тот пацан, который рыдал в детстве, когда мама рубила голову курице, но не отказывался от жареной ножки. Тот юнец, который отворачивался, когда на празднике в деревне в честь Успения Богородицы резали баранов. Хотя потом с наслаждением ел со всеми вкуснейшую хашламу».

Пульс участился.

«И, вообще, кто убил? Я, как Спиридон Позов? Или я, как Коста Варвакис? И, вообще, кто я?»

В зеркале – знакомая лысая башка, точная копия дедовской, Спиридона Лазаревича Варваци. Сестра всегда смеялась: Спиря, раз у тебя голова по форме, как у деда, то жить будешь, как он, больше 90 лет!

У меня, у Спири, был «идеальный череп» – это многие признавали. И волосы я стремительно терял: настоящий «бильярдный шар» уже присутствовал, несмотря на молодые годы. Правда, я уверял себя, что лысый череп мне... к лицу!

Нетрудно догадаться, что все Спиридоны, и дед, и я, и незнакомый Коста – одного корня. Выходит, я в теле пращура, того самого знаменитого хорунжего, неведомым образом превратившегося из Косты Варвакиса в Константина Варваци и погибшего в 1853-м? Почему тогда Стамбул?

Я заметался по комнате. Мысли в голове заскакали подобно мустангу во время объездки.

«Я все помню, все знаю. И хотя из зеркала на меня сейчас смотрит Коста, весь Спиридон во мне. И знакомый мне Спиридон никак не мог совершить и десятой части того, что было совершено за эти ничтожные пару дней. Мной управлял дух прапрадеда? Меня, вообще, для чего сюда кто-то призвал? Чтобы я исправил свои ошибки – здесь, в прошлом? Бред! Или чтобы я исправлял ошибки прапрадеда, заново проживая его последние почти двадцать лет жизни? Здесь, стоп! А с чего я... А с чего мы (или все же я?) решили, что все закончится в 53-м? А не сегодня или завтра, например? А если в 53-м? Господи, «мне что, всю жизнь теперь по этой пустыне мотаться?!» А, значит, еще много и много раз убегать, убивать, ползти в грязи, плавать в дерьме, все время пытаясь выжить?!..."

Голова была уже готова взорваться.

«Стоп еще раз! – приказал я сам себе. – Здесь без ста граммов не разберешься!»

Приведя дыхание в порядок, вышел из комнаты.

На улице совсем не обратил внимания на Черную феску, чем несколько его озадачил. Было не до него сейчас. Хочет зарезать, пусть режет, брыкаться не стану. Сейчас я хочу выпить! И только! И поэтому не буду больше ни о чем думать, а уж тем более, куда-то бежать или рубить головы. Пошли вы все!

Зашел в ту же лавку, в которой брал полотенце и подобие зубного порошка. Хозяин узнал.

— Что-нибудь забыли, господин? Или полотенце не такое мягкое, как бы хотелось?

— Да. Хотелось бы что-нибудь не помягче, а покрепче. Гораздо крепче, – мне было совсем не до дипломатических оборотов.

Лавочник улыбнулся.

— Раз «гораздо крепче», то, наверное, бузу вам не имеет смысла предлагать?

Я не знал, о чем шла речь, но по его тону понял, что, действительно, не имеет. Отрицательно покачал головой.

Лавочник задумался, разглядывая меня.

— Судя по вашему состоянию, полагаю, и вино вам сейчас не поможет, – кажется, был недюжинным психологом. (А, впрочем, какой из тебя успешный лавочник, если ты не разбираешься в людских страстях?!)

Я кивнул.

— Ну, что ж...

Лавочник взглянул мне за спину. Я по инерции оглянулся тоже. Никого в лавке, кроме нас двоих не было. Лавочника, как ни странно, это обрадовало. Он наклонился и достал запечатанный кувшин[1].

— Думаю, это в самый раз...

— ?

— Ракы! Не буду врать, что лучшая в городе, но весьма достойная и очень крепкая, – продолжая улыбаться, пояснил старик.

— Назовите цену, – согласился я и почему-то добавил, ляпнув. – Торговаться не буду!

— Ай-яй-яй, – покачал головой лавочник. – Так уж плохи дела? Впрочем, не стану совать свой любопытный нос в чужие проблемы. Но и наживаться на беде уважаемого господина я тоже сейчас не буду. Но если еще раз как-нибудь заглянете ко мне в счастливом расположении духа, то тогда – не обессудьте... Обязательно вас разведу на несколько лишних монет! – лавочник рассмеялся.

Поневоле и я не смог сдержать улыбки после изящной и остроумной речи старика. Расплатился, поблагодарил, вышел вон.

Опять не обратил внимания на Черную феску, чем, кажется, вообще сбил с него спесь и грозный вид.

«Бог мой! Как же все-таки часто люди слабы и примитивны в своем поведении, реакциях. Взять, к примеру, эту Черную феску. Ничего не боится, взгляда не отводит, всегда готов к драке... А стоило только пару раз не обратить на него внимания, и вот уже растерян, и «белки глаз уже дико не вращаются», как пишут, порой в книжонках. Да что он?! Я еще с десяток минут назад чуть не «взорвался» (кстати, тоже из чтива сравнение) от мыслей, разглядывая себя в зеркале, а стоило послушать остроумную речь хитрого старика, как уже...»

— Ай! Верблюд!

Я вздрогнул и от неожиданного удара, и от женского восклицания. Весь в своих мыслях не заметил, как при входе на постоялый двор в дверях столкнулся с женщиной, так несправедливо окрестившей меня. Мой поступок заслуживал звания не верблюда – я же не плевался, – но точно осла.

— Простите, простите меня! – я тут же бросился горячо извиняться, всем своим видом демонстрируя и искреннее раскаяние, и неподдельное почтение. – Я задумался, не заметил вас, уважаемая... (О, черт! Как её называть: сударыня? Ты – идиот?! Может, ханума?! Ты – точно идиот!) госпожа! Госпожа! Чем я могу исправить свою ослиную неловкость? Любое ваше наказание я восприму, как дар небес!

Госпожа, выслушав мою пламенную речь, перестала растирать ушибленный бок и стала пристально меня рассматривать. Я, не переставая выражать рабскую покорность, занялся тем же.

Мы были в неравном положении. Я – как на ладони. Она – вся укутанная с ног до головы, только глаза и видны. И я совсем не Дон Жуан, которому было достаточно женской пятки, чтобы составить цельный образ. Но то, что мне было разрешено лицезреть, все-таки хватило, чтобы сделать несколько выводов.

Глаза были невероятно красивыми. Большие и удивительного цвета: изумрудно-зеленые. Она была чуть выше меня, и я подозревал, что это не из-за высоких каблуков. Просто чуть выше меня. И хотя положенный ей бесформенный балахон не обтягивал её фигурку и мог меня обмануть относительно стройности и прямизны её ног... ножек, этот балахон все-таки не мог скрыть их длину, общую пропорциональность всего тела и большую, но не огромную и высокую грудь...

«Роскошная женщина!» – все, что пришло мне в голову через несколько мгновений. И я уже понимал, что на моем лице к глуповатой рабской покорности невольно добавился и неприкрытый восторг.

Она все это заметила, поняла и не оскорбилась. Наоборот. В ее глазах появилась смешинка, выдавая улыбку под накидкой.

— Любое наказание, как дар небес? – игриво переспросила она.

Закивал сразу, отметив про себя, что и голос её был невероятно будоражащим.

Она задумалась, будто оценивая меня. Глаза ярко вспыхнули. Она быстро оглянулась по сторонам. Потом сделала шаг назад, пересекла черту, войдя в ворота двора, и, тем самым, отсекла всю улицу и все случайные и любопытные взгляды. Я оставался стоять на месте, чувствуя, что это ее желание и требование: не двигаться. Она еще раз оглянулась, теперь осмотрев внутренний двор. Никого не было. И только после этого, она медленно отвела накидку. Настоящая красотка медленно поднесла руку к губам и послала мне длинный и легкий выдох.