Черная черта

Василий Шуйский отрекается от своего незаконнорожденного сынка

Ивана, и 15 летний сынок Ванюша поднимает крик, начинает громить кулаком, называя себя потомком русского царя.

От греха подальше Василий Шуйский отсылает, точнее сказать, депортирует Ваню с его нянькой в Турцию.

Пятнадцатилетний Иван Шуйский – Вазов оказывается почти одиноким на этом полуострове жизни.

Но Теодор невидимой физической силой следует за этим сынком царя по пятам, перешагивает через каждые поколения и воочию убеждается, как рождаются и вымирают все последующие поколения данного сынка.

Теодор находится как бы вне времени, и со стороны глазеет на жизнь и смерть целого царского – хоть и не принятого – поколения

Шуйских. За это время фамилия Вазовых – Шуйских чуть изменилась, стала Айвазян, Гайвазунц, Гайвазовским.

И вот Теодор дождался: он становится свидетелем, как в 1817 году, в жаркий июльский день, ровно за 100 лет до революции, в Крыму, в красивом городе Феодосии, на берегу Черного моря, в бедной семье

Константина Айвазовского родился мальчик, назвали его Иваном.

Впоследствии этот мальчик станет великим художником Иваном

Константиновичем Айвазовским.

…

1916 год. Западный Азербайджан, поселок Ханлар, близ Гянджинского уезда.

Красивые места, высокие горы, покрытые зелеными лесами.

Вверху в небе парит черный коршун, у родника копытит белый конь с черной гривой. Красота!

Внизу, у подножья были слышны перестрелки армян с азербайджанцами. Залпы снаряд, взрывы бомб, крики людей слились воедино.

И вот тут проезжая мимо по селению Дашлы попали в плен к азербайджанцам трое русских туриста – историка.

Они искали тут последние следы династии Айвазовских. Царь Шуйский отослав своего сынка Ивана в Крым, не знал, что его потомком станет великий русский писатель Иван Айвазовский.

Узнав об этом художник спятил, и написал в своем традиционном стиле мариниста самую свою громкую картину, в которую он воплотил весь свой трехвековой гнев.

Поговаривали, что он незадолго до смерти приезжал на Кавказ, и тут, недалеко от селения Дашлы у черного родника закопал в тайнике свое сумасшедшее полотно.

И в поисках этого секрета русские историки – Владимир, Петр и

Арина – стали пленниками азербайджанских воинов.

Но с ними обращались нормально, местные бойцы не знали русского языка, вот и наши русские историки сидели в комнате, отведенной для арестантов.

Они были плененными вот уже три дня, сидели как турки на большом разрисованном ковре, перед ними на скатерти лаваш, в миске мед и масло. Рядом в пиалах свежезаваренный чай.

Иногда в комнату забегал усатый азербайджанец с карабином в руках, с горской папахой на голове, в кирзовых сапогах. Он хотел проведать пленных, выпить воды, отдохнуть малость.

Увидев его, Владимир привстав, подскакивал к нему как кенгуру:

– Слышь, парень, ты мне скажи, в чем наша вина? Что мы сделали? – спрашивает Владимир воина.

Тот явно не понимал русского языка, Владимир артикуляцией объяснял ему ситуацию. Азербайджанец очень плохо но достаточно почтенно выговаривал кое – какие слова:

– Нэ знаю, ала нэ знаю да! – ответив, воин выбегал на улицу.

Владимир понурив голову, присел с Арине. Арина устало смотрит в окно, громко выговаривает:

– Господи Боже! Тут кто нибудь знает русский язык или нет?

В этот момент в комнату заходит Теодор. Русские устало подняли на него глаза. Но Теодор вскрикнул, подняв руку кверху:

– Здравствуйте товарищи!

– Здрасти, здрасти…- удивленно заговорил Владимир. – А вы кто?

– Так, тихо, все нормально. Теперь расскажите мне, какое полотно

Айвазовского является самым жестоким, изображающим кару всевышнего?

Русские с минуту переглядывались друг с другом, потом Петр тихо выговорил:

– Но мы не знаем эту картину…Мы сами ее ищем. Великий художник узнав о том, что его предок изнасиловал пророка, ушел в горы, говорят сюда, говорят… И вот тут он нарисовал эту вещь. И зарыл у родника. Он сам оставил после смерти шифр, и вот по этому шифру мы добрались сюда. Но мы не в курсе, что тут оказывается идет война. И вот попали в плен прямо в двух шагах от цели.

– Но вы не знали одну хитрость, – мигнул им Теодор.

– Это какую же, молодой человек, – промяукала Арина.

– Вы давно были в сортире? В туалете говорю, давно не были? Срали недавно, или давно?!

– … Уже три дня. А – а… п – при чем тут это?…- спросил пораженный Петр.

– А в том, что вы все в своем кишечнике уже передержали старое говно, и оно вам мешает достичь цели. Это говно имеет свое плохое предначертание, оно вам мешает всем. Это не относится к вегетарианцам, я обращаюсь к тем, кто есть мясо. Баранина, говядина, курятина – они имеют свою кровавую ауру, слезу и карму. Надо очистить его от себя, высвободиться. Это ваше говно имеет негативную ауру, так что бегом в туалет срать! Марш срать! Всем! А потом пойдем искать полотно.

Слова Теодора оказались пророческими, после туалета на бывших арестантов никто уже не обратил внимания.

– Вот видите! Все хорошо! После отхода в уборную все улучшается.

Хотя надо знать, что когда в тебе сидит дерьмо, не торопись его высрать. Не торопись! Оно может быть и удачным дерьмом, поможет тебе в твоих начинаниях. Ну а если твои дела не идут, если они застряли, то бегом срать! Бегом! Ясно? Очень хорошо.

Они вместе с Теодором вышли из старого сарая, спустились по крутой тропе вниз, к речке.

Петр посматривал на план, начерченный на мятой бумаге. Они направлялись к тому самому роднику.

Они все вместе стояли у родника, рассматривая полотно. Это был восторг!

…

Едет поезд маршрутом Баку – Тбилиси. Стучат колеса: та так та так, та так, та так.

В купе СВ сидели напротив друг друга двое женщин. Одна высокая, красивая, с благородным личиком, по имени Рота. Одета была в черный костюм, на голове черный ободок с золотистыми инкрустациями. Рота посматривала в окно, и не отводила глаза оттуда минут пять.