Черная молния вечности (сборник)
Шрифт:
Николай Рубцов – прорыв! Его творчество восстало над официозом советской литературы, восстановило прерванную на Есенине нить русской поэзии. Песенное есенинское начало продолжилось в Николае Рубцове и зазвучало во всю мощь в самый разгар нашего зловещего уранового века. Сколько душ спасла музыка его стихов?!. Кто сочтет?.. И скольким ныне дарует она спасение? Стихи Николая Рубцова вечны, как сама Россия. Стынут бронзовые изваяния поэта над землей, летят осенние листья, шумят снегопады… Но горестно остается вздохнуть о какой-то роковой тайне посмертного признания многих и многих русских гениев. И нет разрешения сей страшной тайне. Ныне, когда теле-и радиоэфир засорены эстрадной мутью, когда истинные
Последняя свобода
– Русский поэт Юрий Воротнин – ныне почти сосед по Подмосковью, а вернее, почти земляк: я родом из Орла, он – из Тулы.
Удивительно, но жизнь как-то очень долго и ловко берегла нас друг от друга, чтобы свести, наконец, в наши зрелые лета, в годы русского возрождения и разора, и сопутствующих сему вечных русских надежд.
Я ещё не перестал верить в человеческую дружбу, хотя о дружбе творческой забыл давным-давно. С горечью забыл, если не сказать больше… И не говорю… И молчу, глухо, угрюмо.
Но, но, но!..
О, это непостижимое русское «НО»! И, славу Богу, что оно есть!
В нашем «НО!» порой во сто крат больше «ДА!», чем в самом ДА??? которое, в безнадёжной борьбе меньшего зла с большим зловеще обращается в «НЕТ!!!», ибо зло – категория неделимая?
Читая поэта
Юрия Воротнина
Но в ресторане вдруг певица
«Ночным Белградом…» – запоёт.
Юрий Воротнин
Мотив забытый над тёмным садом,
И песня полнит печалью грудь:
«Ночным Белградом мы шагали рядом,
Казался близким самый дальний путь».
Где этот голос?! Где эти встречи?!
Быть может, в бездне любовь поёт…
Но всё, что было – осталось вечным,
И то, что вечно, – всегда грядёт.
Всегда в грядущем – дорога к Богу,
Всегда в грядущем – последний край.
Пройти осталось не так уж много, —
И там, за адом, – ворота в рай.
Поёт над бездной душа-отрада, —
И пусть за раем обратно ад…
«Ночным Белградом… Ночным Белградом…» —
И нет дороги душе назад…
Думаю, что этих строк вполне достаточно, чтобы понять моё отношение к творчеству Юрия Воротнина, а заодно и понять мой тёмный афоризм, от которого, увы, не могу удержаться: зло, как и добро, надо творить абсолютно бескорыстно, то есть не творить. Если кто-то чего-то не понял из вышесказанного и изречённого, то это, как говорится, его тупые проблемы. И вообще: лучше жить непониманием последней свободы, чем абсолютным пониманием всего несвободного, ибо земная жизнь наша не так уж и безнадёжна при всей её дурной конечности-бесконечности. Она – «бессмертья, может быть, залог». И нет в мире Божьем бессмертья без Человека, и Человека без поэзии нет.
Истина и легенда
«Что есть истина?» – вопросил Христа прокуратор Иудеи Понтий Пилат, но ответом ему было Божественное Молчание.
Истина не нуждается в самоутверждении, ибо в истине – правда.
Но ложь без энергии самоутверждения – ничто, а потому «слова, слова, слова…». И рождаются легенды. И достоверность вымысла, особенно женского и женственного, застит истинное, как временный огонь фейерверка застит свет вечных звезд. Ложная красота легенды зачастую агрессивна и всепроникающа, а посему весьма скоро и охотно усваивается массовым сознанием.
Не счесть тому примеров в истории мира, а в истории отечественной литературы легенды живут и «побеждают», переживая своих творцов.Вот, например, у всех в умах застряло, что слоган «Поэт в России больше, чем поэт!» принадлежит Евтушенко. Кстати, очень сомнительный и неглубокий слоган. И сам Евтушенко в сие крепко уверовал, венчая этими словами свой последний юбилейный вечер. На самом же деле это слова Белинского, сказанные аж в 1847 году. Неистовый Виссарион легкомысленно обронил: «Поэт в России больше, чем поэт!», Некрасов хитро подхватил: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», и пошло, поехало. Не удивляюсь, ежели и слова Некрасова припишут Евтушенко, поскольку можно, так сказать, «не быть…».
А вот еще примерчик, но уже из собственной практики. В книге «Демоны и бесы Николая Рубцова» я написал, что благодаря своим товарищам по Литературному институту, Николаю Рубцову и Анатолию Передрееву, узнал о литературоведе Кожинове. И добавил к сему, еще при жизни последнего, что не надо уважаемому Вадиму Валерьяновичу приписывать себе открытие Рубцова читающей России. С чем лично Кожинов величественно согласился. И ведь, действительно: кем был В. Кожинов в конце 1960-х? Скромный, настырный сотрудник ИМЛИ, кандидат филологических наук, а Николай Рубцов был всесоюзно признанным поэтом, стихи которого издавались массовыми тиражами.
Но вот поди ж ты, какой-то Куняев пишет, что я бросаю тень на светлое имя Вадима Валериановича Кожинова, ибо всей литературной общественности известно совершенно противоположное, что без Кожинова как бы и Рубцов не состоялся. А я ведь черным по белому далее написал, что Кожинов очень много сделал для пропаганды творчества Рубцова, но уже после смерти поэта. С чем Кожинов, Царствие ему Небесное, также был согласен, в отличие от своего незваного правозащитника.
Аналогичная ситуация нынче складывается с творческим наследием и литературной судьбой замечательного русского поэта Алексея Прасолова.
Лично я с Прасоловым был знаком шапочно в общежитии Литинститута. Помню смутное, похмельное утро ранней осени и чье-то бодрое: «Пошли похмелимся, тут Прасолов на ВЛК объявился!». Кто такой Прасолов, мне было тогда абсолютно до лампочки, главное «похмелимся!..».
Эх, юность ты моя забубенная! Где ты теперь?! И была ли?!
Очень точно портрет поэта передан Владимиром Ивановичем Гусевым в статье «Первая книга»: «…Прасолов, когда был по-житейски „в форме“, был человек собранный, жесткий и умный, болтать не любил, даже в глаза не любил смотреть – как бы для того, чтобы и тут не расходовать энергию попусту».
Вот этот человечек с убегающими глазами и оказался Прасоловым, с которым, увы! больше встретиться не довелось, поскольку на следующий день «по известным причинам» он навсегда исчез из общежития. Но что мне тогда был Прасолов, что я – Прасолову?! Тогдашний мой моральный облик – это Зилов из «Утиной охоты» Александра Вампилова, с коим в те славные годы был накоротке. Желающим уличить меня за прошлые грехи, а ныне этих желающих несметно, настоятельно советую обращаться к «Утиной охоте», лучше, чем у гениального Вампилова, не получится.
А теперь о посмертных открытиях поэта Алексея Прасолова, вернее об его незваных открывателях. Читаю недавно в одном полусолидном издании: «Отрадно, что Прасолов, несмотря на гонения, был сразу замечен и поддержан известными литературными критиками В. Кожиновым и И. Ростовцевой. Они оказали огромное влияние на творческое развитие поэта, благодаря их самоотверженным стараниям творчество Прасолова стало достоянием всей читающей России…» Подобные высказывания звучат на поэтических вечерах и задают тон в окололитературных ямах и подворотнях.