Черная сага

Давно! Вот как! И я задумался. Вот, значит, что это такое было, когда то свет, то тьма, то день, то ночь. Я насчитал таких ночей за пятьдесят. Тогда не удивительно, что я так мерзну, что…

Я повернул меч так и сяк, провел пальцем по лезвию, порезался, но рана тотчас зажила… И снова посмотрел на старика, сказал:

— Ты говоришь, они ушли. А как же я, их господин? Они что, меня бросили? Такого быть не может! Лжешь!

— Я никогда не лгу, — нисколько не обидевшись, ответил старик, — но иногда я говорю не все, что знаю. Однако здесь скрывать мне нечего. Да, все, кто приходил с тобой, ушли. Правда, не сразу.

— Как это было? Расскажи!

— И расскажу. Сперва они стояли молча и ждали тебя. Потом подняли шум. Потом наиболее храбрые из них попытались вслед за тобой пройти между Макьей и Хрт, но все они сгорели. И так же полной неудачей закончились все их попытки перебраться по приставным лестницам через частокол — лестницы сами собою ломались, воины падали и разбивались. Тогда они послали за подмогой. Подмога подтащила к частоколу стенобитные орудия и попыталась проломить его, но от сильного сотрясения частокол раскалился докрасна, и все они поспешно отступили, боясь за свою жизнь. А после опять приступили — и вновь отступили. А когда они начали стрелять из огнеметных орудий, то огненные снаряды или не долетали до кумирни или же значительно перелетали через нее и попадали в самые неподходящие — по их понятиям — места. Тогда они прекратили стрельбу и стали совещаться.

И старик замолчал. Я сказал:

— Я бы велел начать подкоп.

— Возможно, ты и прав, — сказал старик. — А они совещались. И спорили! И обвиняли один другого! И проклинали… сам знаешь, кого. А потом взяли с собой толмача, пришли к Бессмертному Огню и стали вызывать меня. Я выходить не стал, а подошел к воротам, стоял, скрытый огнем, и говорил. Они грозили мне. Я им тоже грозил. Мы говорили очень долго. Потом я сказал так: «Великий Хрт в великом гневе, он жаждет мщения и месть его будет ужасна. Но Макья, слышу, жаждет примирения. И потому, пока Хрт спит, она готова дать вам на дорогу немного гостинцев — пятьсот тысяч диргемов. Берите и идите прочь»…

Тут я, не выдержав, спросил:

— И что, они сразу ушли?

— О, нет! — сказал старик. — Мы еще долго торговались. И Макья, добрейшая женщина, посулила еще двести тысяч. Всего, значит, семьсот.

— Или два миллиона номисм! — воскликнул я.

— Если номисм, то два, — согласился старик. — И утром они получили свои миллионы, ушли.

— А про меня был разговор?

— Был. Я им сказал, что ты сгорел, что Хрт тебя сожрал. Они сразу поверили. И, разделив добычу, вышли из Ярлграда.

Вот уж воистину, подумал я, первый легат, второй легат, а имена лучше забыть! И, сжавши рукоять меча, спросил:

— А в Наиполь они пришли?

— Не знаю, что такое Наиполь, — насмешливо сказал старик, — но знаю, что такое Ровск. Дальше Ровска никто не ушел, ни один человек. А золото вернулось в Хижину. Вот почему я был с ними так щедр — я знал, что наше золото останется у нас: Хрт не позволит, Макья не потерпит! И ты останешься у нас.

— Я? — поразился я. — У вас?

— Да, Барраслав. Хрт так желает, Макья того просит. Они тебя отметили, избрали и возвысили. А это честь. Великая! А разве что-нибудь бывает выше чести? Неужто золото?!

— Н-нет, — сказал я…

И посмотрел на Прародителей. Они были из золота. А что есть золото? Свет, солнце и огонь — жизнь, стало быть. И изумрудные зеленые глаза есть жизнь, и губы красные, кровавые…

У Макья губы ожили! Она мне улыбнулась! А Хрт — тот мне кивнул; он словно говорил: «Сын мой, не сомневайся; я поддержу тебя, я, если что…»

А у меня дрожали руки! Да нет — меня всего трясло! Я встал, сжимая меч…

Старик сказал:

— Вот ножны.

Я взял ножны. Меч в них вложил. Приладил ножны к поясу. Я слабый был! Я весь горел! Я думал: вот шагну — и сразу упаду, и хорошо это, и…

Нет! Старик взял меня под руку, сказал:

— Ярл! Барраслав! Ты ярл или не ярл?! Ну же! Смелей! Идем! Все ждут тебя!

И я пошел, старик меня поддерживал, а руки у него были горячие, и этот жар и согревал меня, вселял в меня уверенность, пьянил, и я уже…

Х-ха! Кто я, в самом деле? Ярл я или не ярл?! Ярл, несомненно ярл! И я вышел из Хижины и, гордо подняв голову, прошел мимо Бессмертного Огня…

— Ярл! Ярл! — раздался мощный клич. — Ярл Барраслав! Наш ярл!

Я осмотрелся — толпы варваров! Дружинников и горожан, крестьян, купцов, женщин, детей. И все кричали:

— Ярл!

Да и еще выли рога, гремели бубны. Сияло солнце, сыпал мелкий снег, морозило. Зима. Ярлград…

И я застыл, не зная, как мне быть. Я был словно во сне… А мне уже был подан красный плащ, подбитый горностаем, мне подвели коня, я сел в седло, коня схватили под уздцы и повели прямо в толпу, толпа ревела от восторга и кричала: «Ярл! Ярл!», а я швырял, швырял в толпу диргемы! Диргемами были полны две переметные сумы, и я их брал оттуда, брал! Старик — его звали Белун, как я потом узнал — шел рядом, возле стремени, и все что-то пытался объяснить, но я его не слышал. Да я его и слышать не хотел, знать не желал! Триумф! Х-ха! И какой! Там, в Руммалии, люд совсем другой — угрюмый, чопорный, завистливый. Там никогда не будут так кричать, там обязательно тебе еще и скажут что-нибудь такое гадкое и грязное, что ты еще долго потом…

А, что и вспоминать! Забудь! А…

— Ярл! Наш ярл! Ярл Барраслав!

А я швырял им золото — без счета. И так мы шли по городу, и так пришли к дворцу. Взошли по золоченому крыльцу, расселись в пиршественной зале — я, воеводы, старшая дружина. Белун исчез. Но что Белун! Встал Шуба, поднял рог, провозгласил:

— Будь славен, ярл!

— Будь славен! — подхватили все.

И выпили. А пили сурью, забродивший мед. Кровь закипала, голова кружилась. Сон! Славный сон! И в этом сне они уже снимали кольчатые панцири и выходили в круг, и бились, падали, и выходили новые, и снова бились, падали, а за столом кричали:

— Любо! Любо!

И я кричал. Зачем? Кто я такой? Что я здесь делаю? Чему я радуюсь? Зачем мне тот триумф — я разве заслужил его?!

Но, повторяю — это же все сон! И потому я пил во сне, как все, кричал, как все…

А если все это не сон, а я и впрямь уже не руммалиец, не Нечиппа, а Барраслав, ярл варваров и сам такой же варвар, веду себя по-варварски и говорю по-варварски, смеюсь по-варварски и думаю… А говорили ведь: нельзя учить их варварский язык, иначе превратишься…

Да! А все Гликериус! Урод, подлец! Где, кстати, он? Гликериус…

…А утром я проснулся очень поздно, ибо уже было светло, а здесь, на севере, зимой день очень короток…

А лежал я на мягкой пуховой перине и был накрыт таким же мягким и пуховым покрывалом. А горница, в которой я лежал, была просторная. На стенах там и сям было развешено богатое оружие и черепа хищных зверей. На полу — руммалийский ковер. Скамьи вдоль стен. Сундук. А меч…

На месте, как всегда, под головой. Я сел, взял меч, задумчиво огладил лезвие.

Хотя, по правде говоря, мне ни о чем не думалось. Вспомнил вчерашнее и отмахнулся. Нет! Сон это, хмельное наваждение. Забудь о нем, Нечиппа…