Черная сага

И решили: не то что не пришли — даже гонцами не откликнулись. Вот до чего был страх!

И страх был и в Ярлграде. И я, как мог, их успокаивал. Я объяснял, что нам бояться нечего, что здесь, за стенами, с таким запасом продовольствия, мы можем продержаться целый год. Я говорил:

— Что есть у криворотых? Только стрелы. Но стрелы действенны только в открытом поле и то лишь днем, а ночью стрелы не страшны. И по ночам, — я говорил, — мы будем делать вылазки и резать их, словно свиней, а после уходить за стены и наблюдать, как с каждым днем они будут все меньше, меньше разводить костров, и как у них потом начнется голод, как среди них пойдет раздор…

Ну, и так далее. Я много говорил. И еще больше делал: ров рыл, землю носил, на стенах плотничал, учил, как правильно стрелять из камнемета — то есть как брать прицел и делать упреждение, ветер учитывать, дождь, боковое освещение… И проклинал тот час, когда они во славу Хрт сожгли все наши огнеметы. Да было бы у меня сейчас хотя бы десяток этих чудесных машин, уж бы тогда я бы Кнаса поучил!

Бы, бы! Кабы! Совсем я стал как женщина! И нервничал. Не верил никому.

Да как тут можно было верить? И кому?! Что ни прикажешь, ничего они не сделают. А сделают, так лучше бы не делали. И я кричал:

— Х-ха! Мне-то что! Сел на коня, меч в руки — и ушел, и все свое унес! А вы? Ведь ваше-то пожгут — добро, дома! Да и самих не пощадят. Живее, мухи сонные! Жи…

А! Махнешь рукой, уедешь. И сядешь в тереме, не ешь, не пьешь, а так смотришь в окно и ждешь прихода криворотых. И думаешь: а, может, прав Белун, и что должно случиться, то случается, Хрт хочет умереть — и он умрет, и с ним умрет и весь его народ. Народ как человек: приходит ему срок — и он ложится, умирает. Ну а другой народ, напротив, входит в силу и покидает колыбель, идет — и занимает дом того, кто уже лег. Вот и идут они, вот и ведет их Кнас. Вот и лежит Ярлград.

А стены ведь крепки! Припасов ведь достаточно! Да и дружина хоть куда — вот только что, этой зимой, я дважды приводил ее к победе. А нынче тьфу! Глаза бы не смотрели. И уши бы того не слышали!

Чего? Вот, например, они так говорят, что будто криворотые — это совсем не криворотые, а казнь, которую наслал на нас Подкидыш. И оттого, мол, криворотые так хороши в стрельбе, что их учил Подкидыш. И он же подучил их, криворотых, идти походом на Ярлград; он говорил: «Хочу вернуться в отчий дом, а тех, кто там сейчас сидит — под корень всех!»

И были и другие слухи, еще безумнее, не стану даже пересказывать.

Но слухи — это что! — когда уже сам Хрт не говорил, кричал: «Ярл Барраслав! Убей меня! Убей!» И этот крик был слышен даже в тереме, и этот крик не замолкал ни днем, ни ночью. Я спать не смог, ходил из угла в угол. Я гневался! Я знал — кругом все шепчутся: «Пять дней до смерти нам. Четыре. Три!» Ибо теперь уже все слышали, все ясно различали, чего же хочет Хрт.

А в первый раз он четко прокричал это тогда, когда мы собрались на капище, чтоб закалить мечи на криворотых, я думал выступать и встретить их на Засеках, и я в тот день был щедр как никогда — бросал в огонь все ценное, что только было в тереме — и восклицал:

— Великий Хрт! Я, Барраслав, твой верный сын, еще раз и еще раз говорю: я смел и я силен, удачлив и хитер — и это все благодаря тебе! И вот я подношу тебе дары — все, что нашел по терему, то и собрал, сложил, а что и ободрал со стен — и все тебе! И ничего не жаль! А мало — дам еще! Только скажи, чего еще тебе — и я…

И тут… Не знаю, почему, но я вдруг замолчал, не мог и слова вымолвить, язык окаменел. А Хрт…

Хрт закричал:

— Ярл! Барраслав! Убей меня! Убей, чтоб не убили криворотые! Убей! Убей! — и…

Наступила тишина — гнетущая. На капище стояли толпы толп, ибо в тот день смотреть на нас сошелся весь Ярлград… И все молчали! И молчали очень долго. Вот до чего их страх тогда сковал! Да я и сам, не стану лгать, не знал, как дальше быть. Стоял, смотрел на Хрт, на Белуна, на градских, на дружину… И, наконец, сказал:

— Великий Хрт желает испытать меня. И вас, мой град. Мол, чту ли я его, не отвернулся ли и не отрекся ли. Но, град! Да что мы, криворотые, чтоб меч — да на отца?! Нет, град! Меч — только на врага! Дары — для Хрт! И я еще раз говорю: Великий Хрт, дай только срок, и я воздам тебе великие дары — их ярла по прозванью Кнас, их воевод, их лучших воинов, их…

— Ярл! — снова крикнул Хрт. — Убей меня! Убей!

И тут…

Меня взял гнев! Я разум потерял! Я закричал:

— Нет, не убью! Отцов не убивают! Но я зато убью твоих врагов! Всех, до единого! И принесу их головы, и брошу тебе под ноги! Вот! Этим вот мечом! Лишь дай мне силы, Хрт!

И, обнаживши меч, я подступил к Бессмертному огню. И лезвие, охваченное пламенем, почти мгновенно раскалилось докрасна.

— Хей! — крикнул я и отступил. — Хей! Это добрый знак! А теперь вы! Чего стоите?! Хей!

Но воеводы не спешили подходить. Да и дружина, опустивши головы, стояла оробевшим стадом. Вот до чего их Хрт перепугал! Вот я и выступил, вот я и встретил Кнаса у Засек — и потрепал. И… Засмеялся я. Зло плюнул. И ушел. Шел — предо мною молча расступались. В терем пришел, лег на тюфяк и заложил руки за голову. Лежал, смотрел на потолок. Противно было. Горько. Гадко.

И долго я лежал, никто ко мне не приходил. Потом, когда уже стемнело, Тихий пришел, зажег лучину и сказал:

— Поел бы, ярл.

— Кого? — спросил я зло.

Тихий вздохнул, ушел. А ночью он опять пришел, сказал, что так никто и не решился подступить к Бессмертному Огню. Значит, никто, подумал я, не закалил меча на криворотых. А не ушел бы я, то бы, глядишь, хоть кто-нибудь… А вслух сказал:

— А! Смерти ждут! Сначала Хрт, потом своей.

Тихий кивнул. А я сказал:

— А прежде, все-таки, моей! Небось как к Ольдемару явятся, поднимут на мечи.

— Нет, ярл! — воскликнул Тихий. — Что ты! Не посмеют! Теперь они тебя ох как страшатся! Теперь ты им грознее Хрт!

Ну что ж, подумал я, быть может, я хоть через страх заставлю градских делать то, что надо. И, успокоившись, велел, чтоб Тихий подал ужин, ел с аппетитом, пил, а после лег и крепко спал. А утром вызвал воевод — и о вчерашнем словом не обмолвился, а только говорил о будущей осаде, приказывал: то нужно сделать, то и то, там взять, туда перенести, там выкопать и закрепить, там запасти… Ну, и так далее. И воеводы мне кивали, не перечили. Шуба, и тот молчал. И все были в трудах — дружина, градские…