Черная Скала

— Я утопил свою бабушку в ложке воды! Я ворую младенцев и украшаю свой дом их скальпами. За ужином я пожираю их мозги. Гони деньги, или я отстрелю тебе уши! — Он расхохотался, как будто услышал лучшую в мире шутку, и дал мне пройти.

Дверь хирургического кабинета подпирал большой кусок коралла. Внутри я увидела очередь из нескольких человек. Регистраторша встретила меня довольно приветливо.

— Да, — сказала она. — Доктор Родригес — единственный врач, который сегодня работает. Он только что вернулся из отпуска.

Она произнесла это так, будто мне очень повезло попасть к доктору, еще свеженькому после Англии, да и к тому же в день карнавала. Она попросила меня заполнить форму. Я написала, что меня зовут Грейс Карр–Браун; по имени он не поймет, что это я. В тесном туалете я умылась, стряхнула с себя пудру и накрасила губы помадой. Потом я устроилась в кресле возле окна. Вентилятор на потолке был включен, и каждый раз, когда он доходил до определенной точки, раздавался короткий успокаивающий звук: тук–тук–тук, от которого меня начало клонить в сон. Уже почти наступил полдень, когда регистраторша сказала, что я могу войти.

— Он в первом кабинете, — пояснила она. — Можно не стучать.

Я вошла, и доктор Эммануэль Родригес, не говоря ни слова, тут же встал и, обойдя вокруг меня, плотно прикрыл дверь. Он заметно прибавил в весе; его загар полностью исчез.

Я сказала:

— Наверно, вы догадываетесь, зачем я пришла.

— Нет, Селия. Понятия не имею. — Он уселся напротив меня. Я видела, что он нервничает.

— Элен родит гораздо раньше, чем я. Так что у меня еще есть время, чтобы избавиться.

Он оглядел меня с головы до ног:

— Ты уверена?

— Абсолютно. — Почему–то мне даже не хотелось плакать. Слезы остались в прошлом. — Мне нужна ваша помощь. У меня нет денег, мне не на что жить. Вы должны мне помочь. — Мой голос звучал тихо и монотонно.

На мгновение он откинулся на спинку кресла. Потом потер лицо, как будто хотел проснуться.

Я увидела у него на столе недавнюю фотографию. Вся семья была снята на фоне какого–то замка. На Элен Родригес был широкий розовый жакет для беременных, волосы спрятаны под элегантную шляпку. Настоящая английская роза.

Он спросил:

— Откуда мне знать, что это мой?

Я не поняла, о чем он спрашивает.

— Как я могу быть уверен, что ребенок не от Вильяма? — И дальше: — Или еще от кого–нибудь, с кем ты могла быть за эти два месяца?

— Никого не было.

— И я должен поверить тебе на слово.

Я уставилась на него, он должен знать, что я не лгу!

— Селия, я оставил тебе деньги, когда уезжал. Используй их, чтобы избавиться от своих неприятностей.

— Может быть, я хочу их сохранить?

Доктор Эммануэль Родригес сделал глубокий вдох, потом выдох. В первый раз он взглянул на меня с некоторой теплотой и, возможно, сочувствием. Его глаза казались скорее зелеными, чем карими, зелеными, как бывает зеленым море.

— Я не могу тебе помочь, Селия. Мне очень жаль. Если ты решишь его оставить, а я надеюсь, что ты этого не сделаешь, — это будет твой выбор. Я могу порекомендовать тебе доктора, очень хорошего доктора. Он здесь, в городе.

— Я слышала, девушки иногда умирают во время этих операций.

— Нет, если их выполняют профессионально, по всем правилам. Это очень быстрая операция. Я не стал бы советовать тебе кого–то, в чьем профессионализме я не был бы уверен.

— Вы когда–нибудь думаете о нас?

Он посмотрел на свои руки.

— Да. Но не в том смысле, как тебе хотелось бы.

— А как мне хотелось бы?

В дверь постучали, и голос регистраторши произнес:

— Доктор Родригес, вам звонят. Соединить вас?

— Да, — ответил он. — Дайте мне еще две минуты, спасибо. — И продолжил: — Не знаю, Селия. С какой–то тоской или с желанием. Но теперь это все равно неважно, правда? — Он встал и провел руками по волосам. — Я очень надеюсь, что ты не станешь усложнять себе жизнь и обратишься к Чарльзу. Ты видела его в «Авалоне» — Чарльз Смит, гинеколог, помнишь? — Он нацарапал номер на клочке бумаги и отдал мне. Потом открыл бумажник и достал оттуда три двадцатидолларовые купюры. — Только, пожалуйста, не говори ему, что это от моего ребенка ты хочешь избавиться. — И он улыбнулся.

— Вы так же поступили с Бриджит, да?

— Мне очень жаль, Селия. Мне жаль, что это случилось с тобой. — С этими словами он обошел вокруг стола, распахнул дверь и держал ее открытой, пока я не вышла.

Мне хотелось сказать кое–что еще. Но я не могла.

30

Теперь я твердо знала: все дороги ведут в никуда. Миссис Джеремайя была права. Мне не суждено быть счастливой. Моя жизнь с самого начала была несчастной — и будет такой всегда. Я сбежала от одного чудовища, чтобы попасть в лапы другому. Это второе чудовище было иной породы, и оно было намного опаснее, потому что я его любила. А он не любил меня. Он никогда меня не любил. Он выпил меня, как стакан рома, и выплеснул остатки. Его собственный ребенок сказал мне, что такое уже случалось, и я всем своим нутром сразу поняла, что это правда. Я не была первой. Но я не буду и последней. Если я встречу его на улице, он перейдет на другую сторону, притворившись, что мы незнакомы. Притворившись, что не знает вкуса моей кожи, не знает, как я пахну, не знает, как ощущаются мои бедра на его талии, когда я обхватываю его ногами. Я вовсе не была его солнышком, его светом во тьме. Он разобьет тебе сердце, сказала миссис Джеремайя. Она не ошиблась.

Тамана… Место, где ничего не меняется и где тем не менее все изменилось. Когда оказалось, что мне некуда деваться, я думала, что смогу там жить. Что этот белый человек что–нибудь для меня подыщет. Что моя тетя обо мне позаботится. Ее дом был моим домом. Я могла объезжать поля, играть с детьми, чистить конюшни. Это могло стать моей жизнью. Но я его разочаровала. Та, которую я любила, моя обожаемая тетя, умерла. Меня больше не хотели там видеть.

У меня ничего нет. Мне некуда идти. Если я вернусь в Черную Скалу, все станут говорить: «Ну конечно, Селия сбежала, чтобы устроить себе жизнь, а когда ничего не вышло — вернулась не солоно хлебавши. Посмотрите, к чему она пришла! Ни отца, чтобы признал ребенка, ни денег, чтобы его кормить!»

В результате я живу в Лавентиле в одном доме с двумя мужчинами — один из которых очень некрасивый, но добрый, а другой — смазливый мерзавец — и с их матерью, и, в конце концов, видимо, выйду замуж за некрасивого, и что потом? Ждать, пока умрет их мать, чтобы можно было считать жалкий маленький домик своим? Люди будут спрашивать: а откуда взялся ребенок? Этот маленький полукровка?

Деньги дают свободу. У меня почти нет денег. И нет свободы. Я сказала себе, что не хочу жить. Все дороги ведут в никуда. Деньги. Деньги. Если бы только у меня было больше денег. Если бы я могла поехать в Англию и найти своего отца. Он может оказаться богачом, а может — нищим. Ну и пусть. Он все равно захочет меня увидеть. Я — его плоть и кровь. Если моя кожа покажется ему слишком темной, я могу скрести ее лаймом, чтобы она посветлела. В Англии я смогу начать с чистого листа. Я могу работать поварихой в ресторане, или швеей, или няней. Я могу поступить в университет. А потом стать учительницей. Если ты хорошенькая, это еще не значит, что ты не должна учиться и не можешь чего–нибудь добиться в своей жизни. Деньги. Если бы только у меня были деньги. С деньгами я бы начала все сначала. Ты умрешь не в этой стране. Так она сказала. Миссис Джеремайя сказала: «Селия делает то, что хочет Селия. Тебя не волнует, что произойдет, лишь бы заполучить то, что тебе хочется. Ты должна это получить, и точка».