Черная суббота

А ведь восемнадцать лет назад, когда Климанов начинал свою милицейскую карьеру, ни у кого из тогдашних сослуживцев и в мыслях не было, чтобы отпустить нарушителя за мзду или потребовать кругленькую сумму за прекращение уголовного дела. Палыч до сих пор помнил, как с ходу с треском вышибли одного новичка-сержанта за то, что тот попытался залезть в бумажник подобранного на улице пьяницы!

И столбы в те годы не пестрели объявлениями: “Приглашаем в органы внутренних дел… ” и обещаниями с три короба. Сам Климанов, например, попал на службу в милицию в общем-то случайно, по протекции начальника паспортного стола, когда, дембельнувшись из армии, пошел в отделение получать свой “серпастый-молоткастый”. Тогда, отдавая документ, пожилой майор как бы невзначай поинтересовался:

– Что дальше-то делать собираешься? В институт поступать или работать?

– Не знаю, – пожал плечами Леха. – Работать, наверное. Неохота у родителей на шее сидеть.

– Верно, – одобрительно кивнул головой начальник. – Пора самому на ноги становиться. А куда, пока не решил?

– Да нет пока. Пару месяцев отдохну, а там посмотрю.

– Посмотри, посмотри. А то давай к нам, а? – майор неожиданно заговорщицки подмигнул Климанову. – Зарплата не меньше, чем на заводе, проезд бесплатный, к тому же график удобный: два дня на службе – два дома. И до работы тебе будет всего пять минут пехом. Подумай, предложение стоящее!

– Не знаю… – растерянно промолвил Леха, даже не мысливший о подобном.

– Понимаю, – по-своему истолковал его ответ паспортист. – Небось, мыслишь: а вдруг придется, к примеру, старых приятелей по пьянке забирать? Так это не беда! Не хочешь сюда, давай в соседнее отделение. Там, кстати, и командир роты мужик мировой! Ну так как – по рукам? – и, не дожидаясь климановского ответа, снял телефонную трубку.

…Уже потом, прослужив пару лет, Палыч догадался, что между начальниками обоих отделений, скорее всего, существовала договоренность, поскольку там, где работал Климанов, новички были из соседних районов, а на территории жило немало милиционеров из ОВД, что находилось рядом с Лехиным домом.

Впрочем, москвичей тогда в милиции были единицы. Основной костяк составляли приезжие из глубинки. В “хозяйстве”, как называли между собой стражи порядка свое место службы, даже существовали “землячества” наподобие армейских. Так, например, выходцы с Тамбовщины старались попасть в один наряд, в один экипаж. То же самое было с калужанами, рязанцами, туляками, уральцами.

Климанов тоже попал на стажировку к землякам: Евстафьев был москвичом, а старший их наряда Мартынов родился на Смоленщине, как и Лехин отец. Узнав, что новичок в прошлом спортсмен, да впридачу еще и охотник, Юрка пришел в дикий восторг:

– Ого, нашего полку прибыло!

Выяснилось, что новый приятель вот уже второй год ездит на Мещеру со старшим опером Диденко, который, по словам Евстафьева, был “матерым зверобоем, родившимся с двустволкой в руках”.

О Петровиче Баламут мог говорить часами. И об охоте, где Дед минувшей зимой в одиночку выследил и завалил матерого секача. И о том, как майор в прошлом году, вернувшись из отпуска, сходу раскрыл серию квартирных краж, которые начальство поспешило записать в “глухари”. Весь первый день, что Климанов проходил с Мартыновым и Евстафьевым, патрулируя улицы, Юрка просто прожужжал все уши о матером сыщике и о своей заветной мечте поскорее перейти в угро из опостылевшей ППС¹³.

Баламут вообще, как теперь говорят, был “повернут” на розыске. Мало того, что уже в первый год он сумел поступить на заочное в школу милиции, чтобы скорее обрести офицерские погоны, так еще и почти все выходные Евстафьев проводил рядом с Диденко. Исправно носился по городу, отвозя запросы, снимая объяснения со свидетелей. Вместе с майором мотался по адресам, печатал под его диктовку отказные и ориентировки, постигая мудреную оперскую науку.

А кроме того, Юрка рьяно подражал Деду во всем. Повторял его любимые словечки и выражения, чуть сутулил плечи при ходьбе, стригся под “ежик”. Даже курить начал, раздобыв себе точно такую же трубку. Только если Петрович смолил ее, как правило, в собственном кабинете, то Евстафьев все норовил сунуть в зубы чубук прямо на маршруте, вызывая удивленные насмешки у прохожих и постоянные нагоняи от проверяющих.

Зато на службе ни он, ни Мартынов никогда не халтурили. К примеру, если ночью кое-кто из милиционеров старался по возможности прикорнуть где-нибудь на маршруте – например, в каморке у диспетчерши на трамвайном круге или на опорном пункте, у приятелей-участковых, то Юрка с Андреем добросовестно наматывали километры по темным улицам. Это сейчас почти все патрульные раскатывают на машинах, а тогда милиционеры в основном ходили пешком. И порядку, кстати, куда больше было!

Конечно, поначалу находиться на ногах по двенадцать часов кряду было тяжко, но потом Климанов привык, втянулся. Ему даже нравилось вот так, в форме, с рацией через плечо, преисполненным сознания собственной важности, шагать по району. Новоиспеченному милиционеру льстило, когда к нему почтительно обращались прохожие с просьбой подсказать, как пройти к универмагу, метро, найти нужную улицу, или наблюдать, как стайка подвыпивших ухарей боязливо стихает, завидев приближающийся наряд. А однажды, когда они задержали двоих наглых “братков”, пытавшихся затащить к себе в машину молоденькую девчонку, Лехино сердце долго переполнялось гордостью за себя и напарников. Ее омрачало лишь то, что девушка побоялась писать заявление на распоясавшихся “быков”, и их пришлось отпустить, продержав в отделении от силы пару часов.

Вот только не все потерпевшие были благодарны стражам порядка. Как-то раз, топая вечером по маршруту, приятели услышали истошные крики в ближайшем дворе. Поначалу патрульные решили, что там, как обычно, повздорили местные алкаши, но, прибежав на место, они увидели картину покруче: мордатый детина с испитым лицом таскал за волосы по земле прилично одетую женщину, вдобавок пиная ногами и кроя матом на всю округу.

Первым опомнился Евстафьев. Подскочив, он отшвырнул хулигана от несчастной. Тот поначалу полез было в драку, но двухметровый Юрка без труда сшиб амбала на землю.

Пока Евстафьев с Климановым скручивали обмякшего дебошира, Мартынов начал было вызывать по рации машину, чтобы отвезти задержанного в отделение, но тут оклемавшаяся жертва вдруг налетела коршуном на своих спасителей:

– А-а-а! Не смейте! Не трожьте его, слышите?! – и, буквально вырвав своего мучителя из рук опешивших патрульных, начала причитать над ним: – Пашенька! Сильно они тебя? Ишь, дорвались до власти, сволочи!

В растерянности отпустив дебошира, Леха непонимающе смотрел на вопящую тетку. На ее перекошенный рот с разбитой, начинающей опухать губой. На рассеченную бровь, из-под которой слепо темнел окровавленный глаз, а другой ненавидяще зыркал на Андрея, на Юрку и на него, Климанова. Словно это они, а не благоверный только что лупили ее со всей дури.

А тем временем на крики Пашенькиной жены уже начал подтягиваться завидевший милиционеров и потому осмелевший народ. Четверо мужиков, до этого усердно стучавших в домино и в упор не желавших замечать побоища у себя под боком, теперь, приосанившись, подошли, встав полукругом. Парень и девушка, упоенно прощавшиеся у подъезда, оторвались друг от друга и приблизились, с любопытством наблюдая за происходящим. Сюда же, откуда-то из глубины двора, переваливаясь как утка, присеменила приземистая тучная бабка, чем-то напоминавшая Алевтину из фильма “Дело было в Пенькове”.

– Вот, полюбуйтесь! – завидев подошедших соседей, по новой заголосила дамочка. – Мужика моего чуть не убили! Думают, если милиция, то все с рук сойдет?! Нет, уж я это так не оставлю!

– Правильно, Танечка, правильно, милая, – в унисон ей заворковала старуха. – Надо на них жалобу писать, да куда повыше! Пусть их посодют, а то ишь, людей мордуют почем зря!

– Кто мордует?! – первым не выдержал Евстафьев. – Да если бы не мы – убил бы он ее на фиг!

– А это уж наше дело! – истерично взвизгнула жена. – Сами разберемся, нечего лезть куда не просят!