Черная свеча
Шрифт:
Грек не среагировал на его ложный выпад левой, слегка попятился к выходу.
«Если он выскочит и закричит…» Додумать не успел: только что он видел руки противника в боевом положении, вдруг страшный удар в челюсть почти лишил его сознания. Упоров влип спиной в стену, качнулся вперёд и, чудом увернувшись от следующею удара, всем телом прижался к греку. Они стали похожи на двух запутавшихся друг в друге змей. Били короткими тычками, кусались, рвали одежду. Разум покинул бойцов, ему стало невыносимо страшно в звериных объятиях, где плоть душила плоть, чтобы выполнить непонятную уже и ей самой задачу.
— А! А! А!
Заратиади ещё находился в пылу боя, но поражённое страшной болью тело уже молило о пощаде: «А-а-а…»
Он бессильно потёк к ногам Упорова, уткнувшись лицом в землю, продолжал стонать:
— А-а-а-а…
Пожалуй, с минуту, не больше, зэк наблюдал за ним сквозь вялую дымку в глазах. Озверение прошло. Расчётливый, все взвесивший человек наклонился, поймал за отворот куртки грека, подтянул к себе, ударил затылком о стену. После бросил хрюкнувшего противника в ту же сырую грязь, что недавно они месили.
Он постоял, на границе света и тени, с бесчувственным отношением к своей будущей судьбе. От молодой пихты прилетела чечётка. Села рядом с ним, почистила пёрышки, приветливо глянула на него крохотными золотыми самородками глаз. Зэк подмигнул птице и тут же проводил взглядом её перепуганный полет.
— Ты ещё не победил, — произнёс он, вытирая засохшую на подбородке кровь. Взял горсть холодного песка и приложил к переносице. Боль уходила, а в голове восстанавливался порядок после страшного удара каблуком в челюсть. Ему очень хотелось лечь в зеленую траву, с таким ярким коротким северным веком, и долго, без напряжения, без мыслей, глядеть в сияющее небо.
Хрипло вздохнул грек.
Упоров встал на четвереньки, вынул из-за голенища узкий якутский нож односторонней заточки, расстегнул на брюках грека ремень, выдернул, срезал пуговицы с ширинки. Грек опять застонал, но он даже не поглядел на него, продолжая осмотр. Пистолет зэк нашёл в кармане трусов, которые тоже держались на специальном ремне, там же была и карта их маршрута, идущего параллельно тому пути, который он прошёл в воровском побеге.
— Уверен был, гадёныш, поведу его к золоту. Дерзкий мент!
Продолжая рассуждать о профессиональных достоинствах несостоявшегося подельника, приподнял его за борта куртки, прислонил спиной к стене. Заратиади открыл глаза, огляделся.
— Почему не бежим, Боря? — Упоров стряхнул с переносицы мокрый песок. — Кого ждём?
Грека качнуло в сторону, и он едва удержался в сидячем положении.
— Убьёшь меня?
— А ты думал?!
Голова грека как-то по-житейски просто повернулась, и Упоров понял — ему предлагается стрелять в затылок, Заратиади ждал…
«Понтуется, падла!» — подумал Вадим, для острастки передёрнув верхнюю планку ТТ. Грек не шелохнулся.
Упоров вспомнил о старшине, которого на перевале застрелил Пельмень.
— Вот
что, Боря, или как там тебя в миру кличут? Куда стрелять, решу сам. Вначале поговорим.— Не о чём нам разговаривать.
— Дурак! Я никогда в глаза не видел это золото! Подумай: кто бы меня, фраера, допустил к воровской кассе?! И убивать мне тебя не хочется. Ты — на работе. Никто не виноват, что она такая…
Грек все ещё сидел, повернув голову затылком к зэку, однако после последних слов искоса глянул через плечо. Должно быть, в каждом из них шевельнулся невраждебный интерес друг к другу. Они уже рассуждали о себе хоть и с болезненным пристрастием, но не без веры. Заратиади спросил:
— Вернёшь пистолет?
— Мне был предписан конец при любом исходе дела?
— Да, ты был обречён…
Злость обжигающим жаром стукнула в голову. Зэк вскинул пистолет… Грек и на этот раз сохранил себя в человеческом состоянии. Упоров облизал ссохшиеся губы, перестал смотреть на мушку. Он действительно не хотел убивать. Потом он сказал:
— Мёртвому тебе не будет стыдно… Почему Морабели убеждён в моей примазке к тому золоту?
— Ворьё, — Заратиади с облегчением вытянул ноги. — Среди их авторитетов есть наши люди…
— Они не могли этого знать, потому что этого не было!
Грек улыбнулся открытой, но грустной улыбкой.
— Перестань на меня кричать. Это лишнее… Мы сноса вроде подельников. Надо обвалить шахту. Скажу: не прошли…
— Скажешь — отказался. Наотрез! Я хочу зарабатывать свободу.
Грек почесал голову, осторожно опустил правую руку на печень.
— У меня было предчувствие… Было! Ты мне ещё в больнице не показался человеком, у которого есть капитал. Что он — начальник…
— Полковник хотел обеспечить себе шикарную жизнь, тебе — продвижение по службе, мне — пулю в затылок!
— Довольно тасовать прошлое! Я что-нибудь придумаю по ходу дела. Конечно, других векселей, кроме честного слова, у меня нет.
— Кто ложит из воров? У меня тоже есть честное слово…
— Такое не простят. Поимей совесть!
— Разве я не по совести с тобой обошёлся? Кто лежит, Борис?
— У вас в бригаде — Гнус…
— За Гнуса знаю. Кто ложит воров?
— Селигер… Но шантажировать меня не надо.
— Выгнил ты, Борис, весь до основания. Людей чувствовать перестал…
Сухо щёлкнул предохранитель, пистолет плашмя шлёпнулся меж широко расставленных ног грека, Заратиади уронил на оружие напряжённый взгляд, поднял его слегка растерянным, когда рядом с пистолетом упал кож в кожаных ножнах. Следом — ремень, горсть пуговиц, отсыревшая карта их несостоявшегося побега…
— В расчёте…
Зэк повернулся, пошёл походкой независимого человека, забывшего начисто о пережитом в сыром стволе заброшенной шахты. Он не хотел повиноваться даже страху, был освобождён от всех забот о себе.
Только спина сохранила противную самостоятельность, тяжёлая ожиданием выстрела…
На следующее утро Лысый собрал бригаду, чтобы сказать:
— Вот новый бугор, ребята. Я его рекомендовал. Администрация одобрила.
Зэки сидели на побуревших от времени гнилых стояках, пуская по кругу толстые самокрутки. Никто даже не глянул в его сторону.