Чернее
Шрифт:
– - Дежурный! Кто сегодня дежурные?
Пронеси, Господи, пронеси, хочу вечером кино посмотреть...
– - Галаганова, чего сидишь, как будто это не к тебе обращаются?
– - это староста.
"Сука!" -- думаю я устало.
– - Галаганова и Астапкин, -- говорит классуха, -- вы должны будете привести в порядок кабинет. И полить все цветы.
Все цветы в кабинете биологии!.. Мама дорогая, да это работы на целый день.
– - Ольга Михайловна!
– - Астапкин, мой сосед по парте, прочел мои мысли.
– - Да мы тут заночуем!
– -
Ну да, жди!
Но неожиданно Майка Коркина встает и говорит:
– - Давайте я им помогу!
– - Хорошо.
– - Классуха довольна.
Мы с Майкой поливаем цветы, а Астапкин типа подметает пол. По факту он то скачет верхом на венике, как ковбой на родео, то играет на нем, словно крутой рокер, а под конец пытается разбить веник о парту, как будто это гитара. Прутья летят во все стороны, мы с Майкой хохочем.
Потом мы идем домой -- Астапкин сперва предлагает нас проводить, но мы отказываемся: ему совсем в другую сторону, и, честно говоря, за него мне как-то страшнее, чем за нас с Майкой: мы здоровые девицы, а он мелкий мальчонка, выглядит совсем дошкольником, скорее уж на него нападут, чем на нас.
– - Надо не забыть в подъезде шапку надеть, -- говорю я.
– - Уже дважды на этом палилась.
Майка удивленно смотрит на меня.
– - Ну, мама хочет, чтоб я шапку носила, а я не хочу. Шапка уродская.
– - А! Я и забыла, что мама может что-то запрещать.
Майка тоже без шапки. У нее темно-вишневые волосы, стриженные под мальчика. А еще у нее сережка в носу.
Ну да, ее мама действительно вряд ли ей что-то запрещает.
Я уже успела ей позавидовать, как она сказала:
– - Моя мама умирает.
Я посмотрела на нее растерянно, не зная, что сказать.
– - Ее из больницы выписали умирать. А я не могу больше сидеть с ней рядом. Мне страшно очень.
– - ...
– - Не хочешь в садике погулять?
Ночь медленно заглатывала вечер, как удав кролика. Меня ждали дома. Но я сказала:
– - Пошли!
В садике были маленькие качельки. Для мелкоты. Такие низенькие и с таким маленьким сиденьицем, что втиснуть в него задницу оказалось нелегкой задачей. Но я с ней справилась. Неуклюже упираясь ногами, стала раскачиваться.
Майка села на соседнюю качелю и тоже стала раскачиваться, мы некоторое время возились так, а потом она спросила:
– - Тебе какая музыка нравится?
Я ответила:
– - Под настроение.
А она сказала:
– - Мне "Нирвана" нравится очень. И Курта жалко.
Я молчала.
– - У тебя волосы очень красивые, -- наконец произнесла она.
– - У тебя тоже.
– - А твоя мама... кто?
– - Зануда, -- сказала я от души.
– - Но хорошая, -- тут же добавила я, -- добрая. За всех молится. Нищим подает. Кошек кормит бродячих.
– - А моя мама экономист. Но я хочу, когда вырасту, быть врачом.
– - Моя в аптеке работает. Но я, когда вырасту,
хочу быть писателем.– - Ты крутая!
– - Ты ж еще не читала, что я пишу!
– - Все равно это здорово.
– - Врачом тоже здорово быть.
– - Можно и угробить кого-нибудь. Страшно. Но я все равно буду врачом. Можно тебе задать один вопрос. Личный? Только не обижайся...
– - Не обижусь. Задавай.
Она внимательно посмотрела на меня и спросила:
– - Тебе нравится Астапкин?
– - Астапкин?
– - Я захохотала так, что едва не рухнула с качелей.
– - Он же мелкий! Как он может нравиться?
– - Хорошо, -- сказала она.
Я продолжала веселиться.
– - Астапкин, ха-ха-ха!
Она тоже засмеялась.
И так мы хохотали, как сумасшедшие.
А потом расстались у выхода из садика. Майка вдруг обняла меня крепко-крепко, и мы замерли на несколько секунд, а потом он поцеловала меня в щеку и шепнула:
– - Ты похожа на ангела. Не забудь шапку.
Дома мама долго на меня кричала, она даже отца посылала в школу, чтоб меня встретил. Он пришел: школа закрыта, никого нет.
– - Я уже молилась-молилась... В милицию звонить хотела... Где тебя носило?
– - В садике с Майей сидела. На качелях.
– - Жопа примерзла, встать не могла?
– - язвительно поинтересовался отец, злой из-за того, что пришлось лишний раз выйти из дома.
– - Сам ты жопа, -- отвечала я, думая про себя: "Я вообще-то похожа на ангела, во!"
– - За такие слова!
– - Мама пребольно шлепнула меня по губам.
– - И ты бы тоже молчал, хамло!
– - И я еще виноват!
– - гнул свое отец.
– - Она где-то шатается на ночь глядя... наверняка с каким-то хахалем тискалась!
– - Ни с кем я не тискалась!
– - разозлилась я.
– - Я с Майкой сидела в садике. Она сказала, что у нее умирает мама. А я не могу, когда слышу, что кто-то умирает, взять и сказать: пока!
– - Ладно, иди есть, -- мама сменяет гнев на милость.
– - Я буду молиться за эту девочку. И ты молись! Куда села, лоб не перекрестив?
Поганый день.
– - А-а-а-нгелы в небе песнь воспевают, что Христос родился, всем возвещают!
– - старательно вывожу я, стоя в первом ряду хора нашей воскресной школы.
Это генеральная репетиция рождественского концерта.
В конце ее наша пианистка, женщина с симметрично-грустным лицом, подзывает меня к себе.
– - Мила... Не могла бы ты... петь немного потише?
– - Да...
– - А еще лучше: вообще не петь... Просто открывай рот и все, хорошо?
Я опешила:
– - Хорошо, но я... Я вроде неплохо пою...
– - Не обижайся, пожалуйста, но ты поешь громко, но... неправильно... со слухом у тебя беда!..
– - Зачем тогда вы взяли меня в хор?!
– - От обиды у меня даже слезы навернулись.
– - Я ведь ездила на репетиции! А у меня уроков куча! И вообще!.. Я на утренник не приду!