Чернее
Шрифт:
– - Это никакой не друг его...
– - без конца повторяла Танька.
– - Это та девка... Какая-то из... Это она нарочно... Но мне это все равно... с кем он до меня... все равно... главное, чтоб он сам мне ответил... главное, чтоб сейчас...
– - Да, -- говорила я.
– - Главное -- это сейчас. Мало кто с кем и когда...
Мы пили неделю, и мама перестала со мной разговаривать.
Я все думала про тюрьму, в которой Таньке еще долго-долго сидеть, и не хотела бросать ее одну. Я стала куда выносливее в отношении алкоголя.
– - Мила, ты где?
– - Трубка истерила.
– - Иди домой, слышишь!
Шел мелкий дождик, зонта у меня не было, я стояла на крыльце компьютерника, переминаясь с ноги на ногу. Приперлась осень, а ничего не изменилось, кроме того, что у меня теперь есть мобильник. Сперва это радовало, но сейчас -- нет. Потому что -- мамины звонки.
Танька пишет письма этому своему придурку -- а я стою на крыльце, потому что уже не могу на это смотреть.
– - Иди домой! Ты слишком легко одета!
Я всю жизнь слишком легко одета -- по мнению мамы. Но это не я легко одета, это в мире слишком мало тепла.
– - Я скоро буду, не волнуйся! Мне не холодно!
Мне очень и очень холодно.
Скрип двери, вываливает толпа мелких, доставших уже соседа, они бегут в сторону школы, весело матерясь.
– - Я скоро приду.
Выходит Танька. Выходит и проходит мимо меня.
– - Тань!
Она, получается, забыла, что я ее жду.
И в ту секунду, когда она замирает -- высокая девушка в черных джинсах и синей рубашке -- я вижу во всей ее фигуре, в поникших плечах, в висящих как-то безжизненно руках: сломано. Так бывает -- чертишь в тетради поля под линейку, нечаянно чуть-чуть сдвинешь руку -- и вот он, слом линии, уродливый, раздражающий.
– - Тань!
– - Он не хочет со мной общаться. Он сам мне это все послал, не она, не девушка его, а он сам. Чтоб я отстала.
– - Пошли стипуху пропивать.
– - У меня денег нет, друже.
– - У меня есть.
– - Я не хочу.
У меня запиликал телефон.
– - Мам!Я сейчас приду! Пакет кефира? Хорошо! Какой? Любой, только не зеленый с красными узорами? Ага, хорошо!
– - А хочешь... мороженого?
Не знаю, почему я тогда не заболела и почему мама меня не убила -- я ведь купила-таки тот самый кефир!
А еще съела три порции мороженого.
Надеюсь, и Таньке холод помог.
Главное, обе не заболели, хотя вполне могли бы. Значит, с холодом у нас был заключен пакт о ненападении.
– - Ну что, что ты рыдаешь?
Танька сидела рядом со мной на лавочке, пока я -- скорчившись, как будто у меня скрутило живот -- подвывала и всхлипывала.
– - Ы-ы-ы-ы!
Мне было жутко стыдно, но я не могла успокоиться:
– - Ы-ы-ы!
– - Ладно, ладно, прорыдайся, друже, может, легче станет!
Мне не становилось легче. Хотелось сказать:
– - Тань, ты пойми, достало меня все это! Сил моих больше нет! Матушка с отцом собачатся каждый день! В универе без конца "когда пойдете работать в школу"! А если я не хочу идти работать в школу? Если я просто из любви к литературе учиться пришла! Никто в меня не верит, никто! Как узнают, что я пишу -- сразу криво улыбаются! Почему? Почему, блядь? Почему никто криво не улыбается, если узнает, что ты трахаешься с кем-то -- а если пишешь, то пожалуйста? Ты мучаешься, ты душу выворачиваешь -- и все только и могут, что криво улыбаться! А тут -- сперва сами, сами -- я же не напрашивалась, я не смела и надеяться!
– - сперва пригласили на форум, сказали: перспективы, то-сё, понимаешь: сказали, что точно, сто пудов меня позовут, я уже всем
Но я только издавала нечленораздельный вой и шумно втягивала воздух в легкие.
Нос хлюпал, как дырявый ботинок, сердце стучало башкой в стену, и кто-то спросил:
– - Что с ней?
А Танька ответила:
– - Любовь, не видно, что ли?
Кто-то ушел, а она сказала:
– - Суки они.
– - А-а-га!
– - наконец-то смогла выговорить я.
– - Суки они, а ты -- талант!
Сквозь пелену слез я посмотрела на Таньку. После той истории она похудела на два размера, глаза ввалились и на лице застыло выражение "мир, иди на хуй". Иногда я замечала, как подрагивает сигарета у нее в руке.
Что с нами? Ведь не мы первые, не мы последние?
– - Что, друже, водка?
Я кивнула.
Пропащие мы, совсем пропащие.
Мать с отцом окончательно разругались и разбежались.
Мне это было не с руки, так как раньше их конфликты удачно заслоняли мое пьянство и безделье, а теперь все стало очевидно.
Прилетало с обеих сторон.
Мама кричала:
– - Ты пьяница, как и он!
Отец:
– - Истеричка, вся в мать!
Правда, иногда удавалось выклянчивать деньги то у одного, то у другого.
И пропивать.
Тетка с сестренкой уезжали в санаторий на три недели, но вещей набрали -- как на год.
Дядя позвонил мне и попросил помочь посадить ее на поезд. "Мил, она не верит, что мне тяжело тащить эти ее баулы, а у меня -- спина, между прочим".
Я согласилась.
Дядька защитился в прошлом году, тетка -- лет пять назад. Сестренка ходила в школу. Нормальная семья, не то что мы, дебилы.
Я несла теткину сумку, она больно била по ногам, я ругалась про себя, но терпела.
– - Мы на лавочке посидим, а ты сходи, купи мне воды минеральной в дорожку!
– - Дай и мне на пиво тогда!
– - Какое пиво в двенадцать дня!
– - За твой отъезд!
– - Дома отпразднуешь!
– - Тетя полезла в кошелек, достала деньги.
– - Иди уже!
– - Я с папой!
– - Сестренка, смешная худющая девочка на длинных ногах (синяков-то сколько, тонкая кожа -- наша фамильная, чуть-чуть где-то ударилась -- уже синяк) -- метнулась вслед за отцом.
– - У него и правда что-то со спиной!
– - сказала я, посмотрев на удаляющуюся фигуру дяди. Он был каким-то перекошенным.
– - Он изменяет мне, Мил, -- вдруг не с того ни с сего сказала тетка.
– - Что?
– - Баба у него какая-то. Я знаю. Ты приди к нему сегодня вечером, а?
– - Э-э-э, да я не могу, у меня практика в школе, уроки...
– - Ладно, забудь.
Через несколько минут появился дядя. В одной руке у него была банка пива, в другой -- минералка.
– - Спасибо!
Тетушка спрятала бутылку в сумку.
– - Ма-а-ам, я так давно уже в поезде не ездила!
– - протянула сестрека.
– - Я даже чу-чух-чучух забыла, представляешь! Я так рада, что мы едем! Там ведь будет река?