Черное солнце

На первые две встречи Геринг не явился, но через несколько дней, когда Ильза на серебряном подносе подала Кёльнеру только что полученную записку, Харри узнал, что сегодня Геринг будет ждать его в центре Берлина, в тупике рядом со знаменитым «Романским кафе», в котором еще собирались многие интеллектуалы – поэты, актеры, журналисты, декаденты – так называемые «инакомыслящие». Может быть, уютные бархатные интерьеры кафе с позолотой, где было множество затемненных ниш и уголков, создавали у них ощущение безопасности, а может они, как и тысячи остальных берлинцев считали, ничего серьезного не происходит, и даже сожжение книг на площади Опернплац в Берлине – это не более, чем игра или праздник, – с факелами, музыкой, песнями и «огненными речовками», но факт оставался фактом: берлинцы не боялись событий, организованных новой властью, которая, как она уверяла, преследовала только мирные цели, направленные на процветание германского народа, «достойного не поражений, но своей великой судьбы». В чем состояло величие этой судьбы, было продемонстрировано недавно, 10 мая: тысячи книг, сваленные на площади столицы в бесформенные кучи, подожгли. Эрих Кестнер, бывший свидетелем сожжения своих произведений, уже назвал ветер, бушевавший тогда над городом, «похоронным», а Оскар Мария Граф, чьи книги, наоборот, попали в список рекомендованной нацистами «народной» литературы, обратился к власти с письмом, чей заголовок – «Сожгите меня!» – указывал на то, о чем и было сказано в тексте: «Я не заслужил такого бесчестия!.. Всей своей жизнью и всеми своими сочинениями я приобрёл право требовать, чтобы мои книги были преданы чистому пламени костра, а не попали в кровавые руки и испорченные мозги коричневой банды убийц». Банда убийц. Некоторые писатели рисковали говорить больше, чем следовало бы, но многие молчали. Молчали и обычные берлинцы, очевидно, готовясь к выборам в рейхстаг, которые должны были состояться через два месяца.

Серый пепел от сигареты упал на булыжную мостовую. Выбросив окурок, Эдвард твердым широким шагом направился к своему дому. «Герр Кёльнер, я должна сообщить вам, что фрау Кёльнер каждое утро уезжает из дома, и иногда возвращается только к обеду». Вспомнив слова Ильзы, которая неустанно следила за Элисон, Милн криво усмехнулся. Очевидно, их домработница, прекрасно осведомленная об общении Геринга и Кёльнера, хотела выслужить себе еще больше похвалы в глазах «преемника фюрера» и указать ему, Харри, на неподобающее поведение Агны. Все еще размышляя над фантасмагориями последних дней, каким-то невероятным образом втиснутых между крышами берлинских домов, и ставшими их буднями, Эдвард подошел к особняку четы Кёльнер и вдруг заметил Элисон.

Она вышла из своего автомобиля, оглядываясь по сторонам.

– Агна?

При звуке его голоса Элис вздрогнула и, не оборачиваясь, побежала к дому. Эдвард удивленно смотрел, как быстро закрывается за ней тяжелая входная дверь. Замок громко щелкнул, и во дворе перед домом снова воцарилась тишина, которую нарушали только трели ранних птиц. Новый черный Horch, купленный для фрау Кёльнер на автомобильной выставке, сиял на солнце. Власть рейха уверяла, что женщина должна быть полноправной участницей общества, однако большинство машин, как и этот «Хорьх», в управлении были больше «мужскими», чем «женскими». Но Агна была очень довольна покупкой, теперь она могла выезжать в город самостоятельно, без сопровождения Харри, который целыми днями был занят на работе, и это давало ей больше свободы.

Харри просил Агну быть осторожной, и без особой необходимости не выезжать в Берлин. Эта просьба часто становилась причиной их ссор, и некоторые из них случались даже в присутствии Ильзы. В такие моменты она скромно улыбалась, опуская лицо вниз, но Агна видела, как ее сухие губы кривились в улыбке, такой отвратительной, словно она приняла яд. Милн знал, что Элис его не послушает. С того вечера, когда Геббельс попытался ее изнасиловать, она была сама не своя, – она не плакала и не причитала, она…ничего об этом не говорила. На утро после ночи, которую они провели вместе, Эдвард проснулся один, и та сторона кровати, на которой к рассвету уснула Элисон, была холодной. Правда вечером, после ухода Ильзы, она, смущаясь, шепотом поблагодарила его. Ее лицо горело румянцем, но фразы были такими официально-церемонными, что если бы Милн не знал, о чем идет речь, то решил бы, что это разговор об удачно совершенной сделке.

Теперь же он вынужден был выслушивать еще более подробные отчеты домработницы о распорядке дня фрау Кёльнер и сохранять внешнее спокойствие. Ситуация осложнялась тем, что Эдвард был очень занят в «Байер», – его диплом об окончании факультета медицины и нейробиологии в университете Хайдельберга был подлинным, он действительно был главой филиала компании в Берлине, и чем больше указаний от своего руководства он получал, тем более уверялся в том, что в заключении очень выгодной сделки между «Байер» и нацистами заинтересованы обе стороны. Частный интерес Геринга был только одной из сторон масштабного промышленного контракта, причем стороной тайной. Явная же сторона сделки состояла в том, чтобы найти способ применения разработок, совершенных «Байер» в области химии и фармакологии, в отношении того, о чем Генрих Гиммлер позже скажет: «Появился метод, который нашел весьма удачное применение». Частью этого «метода» было ничто иное, как газ, «Циклон-Б».

– Для чего он нужен, Харри? – спросила Агна, когда однажды он ночью рассказывал ей о своих предположениях относительно сделки.

– Для людей…для того, чтобы их не было.

Эдвард замолчал, рассматривая языки маленького огня, пожирающего обрывки листа с очередным заданием Баве, в котором он приказывал узнать больше подробностей о лагере в Дахау. Элисон вскрикнула и зажала рот ладонью. В услышанное было трудно поверить, тем более, когда все вокруг казалось мирным, и няни в полдень гуляли со своими воспитанниками в прекрасных парках, овеянных теплом и светом летнего солнца.

– Как нам попасть туда? – вопрос Эл повторял то же, о чем думал Эдвард.

Лоскуты белого листа, скомканные на блюдце из чайного сервиза с золотой каймой, почернели и съежились, дым тонкими струйками поднимался вверх.

– Геринг выйдет на связь снова, я уверен. Ему нужны наркотики, и он входит в число тех, кто посещает лагерь, хотя идея о его создании принадлежит Гиммлеру.

– Но мы не можем поехать с ними, нас не допустят.

Эд посмотрел на Элисон с печальной улыбкой.

– Мы поедем не с ними, а за ними.

…Это было несколько дней назад, но сейчас, разглядывая металлическую фигурку на блестящем бампере Horch – «птица с заломленным крылом», – так, кажется, сказала о ней Элис, Эдвард подумал о том, что ехать вместе с фрау Кёльнер в Дахау слишком опасно.

Глава 17

– Что… – не дожидаясь, пока за ним закроется входная дверь, начал Харри, но вовремя остановился, заметив любопытный взгляд домработницы, – Ильза, – Кёльнер наклонил голову.

– Герр Кёльнер – потрескавшиеся губы женщины разомкнулись, выталкивая слова в прихожую, – добрый вечер.

Ильза быстрым взглядом осматривала высокую фигуру Кёльнера в ожидании вопросов или распоряжений, но когда он сказал, что она может идти домой, и – что было совсем немыслимо – взять себе два выходных дня (и это посреди рабочей недели!), ее глаза расширились, и в этот момент стали так похожи на бессмысленные выпуклые окуляры рыб, что Харри едва удержался от смеха.

После новости о том, что Харри и Агна Кёльнер на два дня едут в Мюнхен по рабочим вопросам Кёльнера, – и Агна, конечно, его сопровождает, ведь она так давно мечтает увидеть этот знаменитый город, – растерянность домработницы, судя по выражению лица едва не обернувшаяся безумием, сменилась обычной педантичностью. На предложение помочь с дорожными сборами верная осведомительница Геринга получила очень вежливый отказ и, пожелав своим хозяевам приятной поездки в город, так много значащий для их любимого фюрера, ушла.

– Я хочу ее уволить! – сказала Элисон с такой горячностью, которая удивила ее саму.

– Боишься, что она знает больше, чем ей следует? – Эдвард внимательно смотрел на девушку, неотрывно наблюдая за выражением ее лица.

– Что это значит? – отвечая таким же открытым взглядом, Эшби резко повернула голову в сторону своего напарника и слегка прищурила глаза, но это ей не помогло, – Эдвард успел заметить в выражении зеленых глаз испуг, и устало произнес:

– Не знаю, Агна, ты скажи мне. Куда ты уезжаешь по утрам?

Фрау Кёльнер опустила голову вниз, убирая за ухо волнистую прядь волос.

– Так я и думал, – Эдвард так близко подошел к Элисон, что она почувствовала горьковатый запах его одеколона, – будь осторожнее. Они уже открыли один лагерь, и кто знает, на какие зверства они способны еще.

Высокая тень на стене отделилась от маленькой тени, и медленно пошла по лестнице вверх. В спальне шаги Эдварда стихли, часы в гостиной звонко пробили пять часов пополудни, а Элисон по-прежнему стояла на месте, опустив голову. И вдруг, в одно мгновение, маленькая тень тоже сорвалась со своего места на стене и побежала вверх.