Черное солнце

– Лучше у Геббельса, – лицо Милна скривилось в отвращении, – он не отстанет от тебя, Элис. И может случится так, что никто не сможет тебя защитить от того, что натворила сегодня твоя красота. Никто. Эдвард долгим взглядом посмотрел на девушку и вышел из комнаты.

* * *

Он проснулся мгновенно, как только почувствовал рядом с собой движение. Нож со свистом рассек темноту, но не встретил никакой преграды. Убрав оружие обратно под подушку, Эдвард поднялся с кровати. Эл стояла перед ним в длинной белой сорочке, застегнутой под самым горлом. Ее правая рука заметно дрожала.

– Ты…ты…они убьют нас? Да? Убьют? – слезы застилали пеленой глаза Элис, и у нее никак не получалось сфокусировать взгляд на фигуре Эдварда. Вместо того, чтобы быть четкой и высокой, она расплывалась и распадалась на светлое и темное пятно. Почувствовав объятия Эдварда, Элисон заплакала еще сильнее. И если бы он не обнимал ее так крепко и тепло, кто знает, сколько бы еще она мучилась от жуткого страха, который не давал ей заснуть. Слезы сбегали на его грудь, она обнимала его так крепко, как только могла, как никого не обнимала до этого. Мерный стук его сердца и слова, которые он шептал ей на ухо, постепенно возвращали Элис из пучин черного страха. Она почувствовала, как сильно устала, и, тяжело втянув воздух в легкие, уткнулась носом в шею Милна. Легко подняв Элис на руки, он отнес девушку в ее спальню.

Глава 8

Паркет под ногой тихо скрипнул, и Элис вздрогнула от собственного движения. Опустившись в кресло, она медленно осматривала гостиную своего нового дома. Камин с черной решеткой, и зеркало в тяжелой золотой раме над ним…взгляд задержался на картинах с изображением лесных пейзажей и сцен охоты, а потом снова вернулся к Эдварду. Он спал, откинув голову на спинку дивана, на коленях лежал новый номер Volkischer beobachter, а простой карандаш, которым он, очевидно, делал какие-то заметки, по-прежнему был зажат в правой руке. Во сне Эдвард выглядел не таким суровым, а светлая прядь волос, упавшая на лоб, придала его лицу еще больше мягкости, отчего он казался почти ровесником Элис. Ей вдруг захотелось прикоснуться к этой пряди волос, она поднялась из кресла и уже сделала шаг вперед, протягивая руку к лицу Эдварда, как он открыл глаза, с удивлением смотря на нее туманным ото сна взглядом. Она улыбнулась и отошла назад. Полы шелкового халата едва слышно прошелестели, когда она, по своей привычке, устраивалась в кресле, подогнув под себя ноги. У нее оказалось еще несколько секунд, пока Эдвард приходил в себя, окончательно просыпаясь, и Элисон, может быть впервые с момента их встречи в Лондоне, открыто рассматривала Милна.

– Если будешь и дальше на меня так смотреть, я спрошу у тебя то же, что спросил Рочестер у Джейн Эйр, – Эдвард наклонился вперед, к Элисон, и, копируя ее взгляд, начал рассматривать лицо девушки.

– А что он спросил у нее? – смущенная улыбка приподняла уголок полных губ.

– Находит ли она его красивым, – Милн улыбнулся, внимательно наблюдая за Элисон, и румянец неровными пятнами побежал по ее щекам.

– И что она сказала?

– Дерзко ответила, что он ничуть не красив, но на его возмущение, чего же ей нужно – руки-ноги при нем, добавила, что дело не во внешней красоте.

Милн, понимая, что его взгляд очень смущает Элис, намеренно и пристально следил за переменами ее лица, отмечая про себя необыкновенную глубину взгляда в свете солнечных лучей, заглянувших в окно гостиной.

Посмотрев в окно, Эл опустила голову, а потом снова взглянула на Эдварда.

– Хорошо, что у тебя голубые глаза.

Брови Милна сдвинулись на переносице, и опять разошлись в стороны.

– Прости, я не то…ты красивый, очень, но их требования… – Эл поднялась из кресла и встала напротив Милна, но даже выпрямись она как натянутая струна, Элисон все равно достала бы макушкой только до середины плеча Эдварда.

– Не извиняйся, это действительно большая удача…для этого времени, – Милн кивнул, и отойдя к камину, достал из кармана брюк сигареты «Amateur». Красная пачка с тихим хлопком упала на мраморную полку камина, и, проехав по ней, остановилась на другом конце, зависнув над полом. Послышалось шипение, и в комнате повис сигаретный дым.

– Нам нужно многое обсудить, – Милн говорил не оборачиваясь, и Эл смотрела на его спину, отмечая про себя, как ровно закатаны до локтя рукава белой рубашки, – у нас будет домработница, и…

– Я могу все делать сама!

– Нет, не можешь, – он отрицательно покачал головой, – не можешь и не будешь. Этот вопрос уже решен, и даже не нами.

Стряхнув пепел от сигареты в хрустальную пепельницу, Эдвард продолжил.

– Геринг вчера был настолько предупредителен, что обещал отправить подругу своей домработницы Цилли к нам на помощь. Проверенные люди шефа гестапо.

Окурок сигареты был старательно затушен и раздавлен.

– То есть мы не сможем…

– Нет, не сможем. И поэтому у нас будет общая спальня.

Заметив, что Элисон нервно сглотнула, Милн поспешил добавить:

– Как я уже сказал, ты можешь мне доверять, здесь тебе нечего бояться.

– Я и не боюсь! – ее взгляд сверкнул в солнечном свете, устремляясь вверх, на Эдварда, – это…понятно.

Милн кивнул, и спросил, – так медленно, словно вовсе не хотел этого делать:

– Вчера вечером ты сказала, что была влюблена…в меня.

– Это было давно. И спасибо тебе за вчерашний вечер. Я еще не привыкла к такому, но обещаю…

– Привыкнуть? – подсказал Милн, поправляя волосы и убирая назад прядь, на которую смотрела Эл, пока он спал.

– Да.

Глава 9

Прошло около двух недель с того памятного вечера в доме Геббельса. Я говорю «памятного», потому что он стал увертюрой к тому, что мне и Элис предстояло пережить в Берлине. Несмотря на потрясение, которое она испытала после встречи с теми, кто мечтал о тысячелетнем Рейхе, когда волнение прошло, и я, и она, сошлись на том, что все виденное нами, начиная от «случайной» встречи с Герингом возле мэрии, в день свадьбы Харри и Агны, и заканчивая – на тот момент – прощанием в конце длинного праздничного вечера в доме маленького министра пропаганды, было не более, чем началом игры. Насколько большой и опасной?

Этого мы знать не могли. Думаю, этого тогда не знал и сам Геринг, наверняка считавший себя нашим главным кукловодом. Многие приближенные Гитлера, впрочем, как и сам он, обладали чрезвычайной экспрессивностью во время публичных выступлений. Резкие, быстрые и неожиданные пассы руками, пальцы, вывернутые в этой же экспрессии, иной раз, под невероятным углом, – все это не было выдумкой фанатов. Именно при помощи такой постановочной игры, в основе которой, конечно, был точный и четкий расчет, множество людей было мгновенно превращено в пламенных, если не сказать ярых сторонников Гитлера – «нового солнца» германской истории.

Вот только солнце было черным.

Но тогда, в пылу «обиды», о которой рейсхканцлер твердил своему покорившемуся народу, нанесенной Германии в Первой мировой войне, этого почти никто не замечал и – не хотел замечать.

…Мы были в игре и знали, что за вечером, проведенным в доме Магды и Йозефа Геббельсов, от Геринга и прочих людей того круга вновь последуют приглашения. Мы были в роли их добычи, – незнакомой, забавной, и, что лучше всего, – новой. Им ничего не стоило уничтожить нас, но игра забавляла куда сильнее. Кроме того, приблизить к кругу избранных людей «с улицы», какими мы тогда выглядели в глазах Геринга, было весьма пикантно. А ведь он был единственным из всей «верхушки», кого обычные люди любили за…импровизацию.