Черные крылья Бога

Отец достал массивный серебряный портсигар, и молодая красивая грузинка, разлив вино в тонкой работы золотые кубки, видимо, по случаю украденные из какого-нибудь близлежащего музея, подала ему, улыбаясь, уголек из камина.

Комнату заполнил терпкий запах легкой украинской марихуаны.

Отец закашлялся.

– Старею… Видимо, скоро придется бросать…

И легонько похлопал служанку по молодой упругой попке.

Та неожиданно опустилась на колени и потерлась свежей матово-белой щекой о тыльную сторону его лежащей на подлокотнике кресла руки.

– Ладно-ладно, – отодвигает девушку, улыбаясь. – Иди, грей постель. Я скоро приду.

Грузинка отрицательно покачала головой и устроилась, полулежа, на медвежьей шкуре у камина.

Отец усмехнулся.

– Дикий звереныш, – вздыхает. – Мы ее у чеченов отбили, на хребте. Вот, прижилась…

Я посмотрел на него с уважением.

В его возрасте я, пожалуй, и на табуретку-то с трудом влезу…

Отец посмотрел в сторону задумчиво потягивающего вино Вожака.

– Ну что ж. Спасибо, Андрюша…

Вожак пожал плечами.

– Ты сказал – я сделал. Кроме того, это и в моих интересах…

Отец поднял брови и затушил окурок.

– Ну-ка, ну-ка… Поясни.

– Ну, во-первых, он, насколько я понимаю, твой сын и наследник. И по мне – если, не приведи Господь, с тобой что-то случится, – лучше иметь здесь не любящего Крылья, но вполне предсказуемого правителя, чем какого-нибудь придурка с манией величия и неустойчивой психикой. Во-вторых, в столице – если нам когда-нибудь придется перейти к решительным действиям, – твой сын сразу же превратится в готового лидера оппозиции. А мне лишняя кровь ни к чему. Устал…

Корн пожал плечами и жестом показал, что умывает руки.

Дела, думаю…

– Н-да… Выходит, это не ты мне, а я тебе услугу оказываю, – отец глухо рассмеялся и опять тяжко закашлялся. – А если он здесь силенок поднакопит, да – на Москву?! Как тебе такое уравнение?!

– Не проходит, – Вожак с явным удовольствием рассматривал изящный силуэт сидящей у огня девушки. – Вы, Князевы, для этого слишком индивидуалистичны.

Они засмеялись, теперь уже вдвоем.

Я чувствовал себя, мягко говоря, посторонним…

– Он, кстати, – Корн кивнул в мою сторону, – еще больший индивидуалист, чем ты. Хотя это и кажется невозможным.

Отец опять рассмеялся и потянулся к кубку с вином.

Я, воспользовавшись возникшей паузой, решил напомнить о своем существовании.

– Андрей Ильич. Извините, я что-то не понял. А какова, собственно говоря, цель вашего посольства?

Он недоуменно пожал плечами.

– Видишь ли, Егор… То, что ты имел честь наблюдать по дороге сюда, – это ведь не временный исторический катаклизм. Это агония. Старого мира не существует. Ну, а новый родится, судя по всему, не скоро. Я, по крайней мере, не доживу…

– Все это очень хорошо, Вожак, – делаю вид, что удивлен. – Но я вам, кажется, задал вполне конкретный вопрос…

– Ты куда-то торопишься, Егор? – голос отца был мягок, но в этой мягкости уже поблескивала сталь.

Я такие голоса слышал.

Доводилось.

Не в капусте нашли.

– Перебивать старших, – прикуривает обычную сигарету, – как минимум, невежливо. Как максимум – глупо. Они могут знать то, о чем ты даже и не задумывался…

Я откинулся на спинку кресла и достал из кармана куртки сигареты.

Свои.

Тоже обычные.

Без марихуаны.

– А могут и не знать, – улыбаюсь, глядя ему прямо в глаза. – Но ты прав, отец, послушать все равно стоит…

Вожак задумчиво покосился в сторону окна.

Там билась о стекло метель.

Хорошо.

Они были по-своему красивы, эти два стареющих гиганта.

И мысли их были абсолютно недоступны моему убогому пониманию.

В то же время мне было совершенно ясно, что и они никогда не сумеют понять то, что доступно мне.

Просто я слишком дорого заплатил за эту свою свободу.

Слишком.

Я научился умирать, для того чтобы жить.

А не жить, для того чтобы умереть.

И пусть я ничего не смогу оставить своим потомкам, пусть даже их, этих самых потомков, у меня просто не будет – неважно.

Я умею жить в миге: в блике воды, в отблеске походного костра, в секундной ярости боя.

Я кладу под голову вещмешок – и мне снятся сны…

И пыль всех дорог принадлежит мне, и ласки случайных женщин, и смерти моих друзей – тоже моя жизнь.

Им этого не понять.

Жаль будет отсюда уходить.

Но все равно – придется…

– Как ты думаешь, Егор, в чем причина разрухи? Экономика? Войны? Экология? – Андрей Ильич жестом попросил у меня сигарету, прикурил и продолжил, лениво отмахиваясь ладонью от наползавшего кольцами дыма. – Чушь собачья. Во времена нашей с твоим отцом молодости кто-то, уж и не упомню кто, очень точно сказал: «Кризис – это то, что внутри нас». Правда, сказал совсем по другому поводу, но это неважно. Причина происходящего – в кризисе миропонимания. Точнее, даже не в кризисе, а в медленном и очень мучительном умирании. Как ты думаешь, можно, обладая даже самым минимумом современных технологий, прокормить и обеспечить работой всех желающих? Да, конечно, можно! А добрая половина населения жрет синтезированный белок и нигде не работает. Даже не пытается. И при этом – абсолютно счастлива. Им, кстати, белком этим, чтоб ты знал, раньше коров планировали кормить. И свиней. Потому как умные головы просчитали, что его синтез в несколько раз дешевле, чем производство естественных кормов. Силоса там, прочей травки-муравки. А жрут его теперь – люди. Почему, как ты думаешь?

Я пожал плечами.

Дурацкий вопрос требовал или такого же дурацкого ответа, или просто молчания.

Я выбрал второе.

– Молчишь? – усмехается. – Ну, и то – ладушки. Кстати, завод по изготовлению пищевых брикетов скоро тоже накроется медным тазом. Оборудование выработало свой ресурс еще лет десять назад. Если б не инженеры Крыльев, Москва бы уже давно вымерла от голода. И всем плевать. Понимаешь?

– Понимаю. Только вот причем здесь мое мировоззрение?

Вожак встал и прошелся по комнате.

Сел.

Глотнул вина.

– А при том, – смотрит жестко и твердо. Фанатик. – Почему человек хочет или не хочет работать? Ты можешь мне ответить?

Я снова жму плечами.

– Не могу. А что?

– А я могу. Человек не хочет работать. Никогда. Такой потребности в нем не заложено. Он просто должен это делать. И раньше люди это понимали. Теперь – нет. Вернее, и теперь понимают. Только в их миропонимании «должен» куда меньше, чем «не хочу». А любое принуждение есть ограничение их бесценной свободы. Так уж случилось. Демократия, права человека, «мы выбираем власть», «власть – не более, чем менеджер, которого мы нанимаем»… Ну и прочие словеса. Сам слышал. Когда-то, очень давно, римляне распяли пророка на кресте за то, что он сказал: «Человек и есть мироздание». По сути, он и есть Бог. Это достойный путь. Согласен?