Черные руны

Она недовольна его уходом, пирушка-то ведь ее, быть может, этот моряк ее презирает?

– Не уходи, – говорит она, и в голосе ее слышится прежнее высокомерие.

– Спускайся вниз танцевать, – бросает он.

– Уж лучше я буду пить здесь с моими добрыми друзьями, чем вертеться там, как какая-нибудь сопливая девчонка, не знающая жизни.

– Жизнь внизу, – говорит он вызывающе, – а здесь, наверху, пахнет смертью.

Она вспыхивает:

– Убирайся вон и больше на глаза мне не показывайся, негодяй!

Усмехнувшись, он выходит.

Когда Йоун возвращается ночью домой, Ислейвур еще не спит.

– Что с тобой случилось? – пьяным голосом спрашивает Йоун. – Валяешься в постели, не спишь, вместо того чтобы сходить на танцы.

Ислейвур молчит.

– Скучный ты человек, – продолжает Йоун, укладывается, насвистывая последнюю мелодию с танцев, и наконец засыпает.

А Ислейвур глаз сомкнуть не может. Он никогда не ходит на вечеринки, поэтому для его фантазии есть полный простор. Но он молчит и никогда не упрекает брата, хотя тот и нарушает отцовские запреты. А молчание таит в себе опасность, нередко оно наносит больше вреда, чем брань или даже нарушение закона.

Отец толком не знает, чем занимаются его сыновья, и не верит, когда ему говорят, что сыновья общаются не только с ним и другими рыбаками. Он давно перестал слушать сплетни, решив, что это лишнее: ведь его сыновья – хорошо воспитанные мальчики. Сам он стремится только к одному – выбраться из долгов, прежде чем умрет. Ему невдомек, что это невозможно, пока торговец Вальдемар держит в руках все счета и определяет финансовое положение людей в соответствии со своей философией.

А время идет. Как долго длится один год? Всегда ли люди обращают на это внимание? Иногда они просто не замечают, как проходит несколько лет. Годы в поселке забываются быстро, ведь все они похожи друг на друга. Независимо от того, прогрессирует общество или стоит на месте.

Но вот совершается событие, которое становится поворотным пунктом в истории поселка и позже будет служить временной вехой.

Сезон складывался удачно, улов их был велик. Теперь они все трое плыли домой; дул сильный попутный ветер, и лодка, мастерски управляемая Кристбергуром, играла на волнах, как хорошая верховая лошадь, слушающаяся поводьев. Братья следили за парусами. Ислейвур сидел в середине лодки, Йоун – на носу и громко пел:

Ветер любви дует на нас, срывая накидку с любимой…

Но мысли Ислейвура – на берегу. Когда они последний раз были в поселке, он говорил с Йоусабет, она остановила его и сказала: «Тебя совсем не видно».

Неужели она мечтала встретиться с ним? А может быть, она флиртовала с Йоуном и другими парнями, только чтобы расшевелить его – своего избранника?

От растерянности он не мог выдавить из себя и двух слов, заметил лишь, что они все время в море, ловят рыбу.

«Вот именно», – сказала девушка. Тем разговор и кончился, однако он долго не мог забыть его и все время о кем думал. Теперь-то, сидя в лодке, он знает, что нужно было ответить, теперь-то он красноречив, его слова – из романов, любовных романов, которые разные журналы заботливо печатают для таких, как он.

Вдруг, совершенно неожиданно, старый Кристбергур валится вперед – он мертв. Лодка теряет управление, ветер разворачивает ее, захлестывает волной, вот-вот опрокинет. У Ислейвура руки отнялись, он словно окаменел и с испугу выпустил шкот. Оттолкнув брата, Йоун прыгнул на корму и закричал:

– Держи шкот, хочешь, чтобы мы погибли? – В ту же секунду он перегнулся через тело отца и схватил румпель. А мгновение спустя лодка выравнивается и снова идет своим курсом.

– Вычерпывай! – крикнул Йоун.

– А может быть, нам его…

– Забудь о нем, он мертв, нам нужно думать о себе и лодке. Вычерпывай.

Ислейвур дрожал от страха и смятения, ему казалось, необходимо что-то сделать с трупом отца, кроме того, его раздражал начальственный тон брата, который был моложе и, следовательно, должен был бы слушать его распоряжения, но нельзя не признать, что, если бы Йоун быстро и энергично не взялся за управление лодкой, лежать бы им всем сейчас на дне океана.

– Может, закрепить шкот? – Вопрос прозвучал так, будто Йоун был начальником, а он сам – всего лишь учеником. Позор, но он ничего не мог с собой поделать, он совершенно растерялся.

– Давай сюда. И вычерпывай.

Ислейвур делал, что ему велели, чуть не плача от гнева и обиды, но молчал. Берега достигли без приключений, и Йоун продолжал командовать:

– Отнесем его в сарай, потом сдадим рыбу, а после поплывем с ним домой.

Они положили труп на землю.

– Может, положить его на постель?

– Зачем пачкать постель? – сурово заметил Йоун. – Согрей пока кофе. – Еще немного, и он, как отец, начнет стискивать зубы.

Рыбаки, приплывшие одновременно с братьями, хотели было помочь им, но дух отца все еще витал вокруг.

– Не нужно, – ответили они в один голос, не обращая внимания па слова соболезнования по случаю смерти старика.

Рыбаки отошли в сторону.

– Яблоко от яблони недалеко падает, – говорили они.

– Их никогда особенно не любили, – сказал старый добряк Торви.

– Да, уж точно, по ним видать, что воспитывали их не для того, чтобы они потом скулили и жаловались.

Покончив с рыбой, братья отнесли покойника в лодку и поплыли домой.

Похороны прошли как положено; и вот они снова в море, ловят рыбу. Йоун считал естественным, что он теперь зa старшего, а Ислейвуру не хватало мужества возразить: ведь он сплоховал в решающий момент, и ему неприятно было говорить об этом, хотя в то же время он стыдился, что позволяет младшему брату командовать собой. Они почти не говорили друг с другом, разве что в случае крайней необходимости.

Не пригодились и речи, которые Ислейвур, сидя в лодке, составлял для Йоусабет. Он больше не встречал ее, хотя братья часто бывали в поселке с рыбой. Но он собственными глазами видел, как она исчезла в сарае с Йоуном, и пробыли они там так долго, что из поселка братья вышли гораздо позже намеченного срока. Йоун тогда был навеселе и, пока они плыли, все время пел. После этого Ислейвур вообще перестал разговаривать с братом, даже когда тот обращался к нему по делу.

В этот сезон погода не баловала рыбаков. Часто и подолгу шли дожди. Шторм ворочал морскую пучину, лепя из нее долины и горы, которые тотчас обрушивались вниз, засасывая в бездну все, что находилось на поверхности, а затем гневный океан выплевывал назад свою добычу, истерзанную и изуродованную. Маленькие, утлые рыбачьи суденышки не в силах были противостоять этому буйству воды и воздуха, хотя управляли ими с большим искусством и необычайным мужеством; и даже когда лодки стояли у причала, нужно было тщательно следить за ними чтобы не понести ущерба. Временами плотный туман окутывал землю и море, словно замышляя сбить с пути бедных рыбаков, чтобы те никогда больше не увидели своего дома, жен и детей.

Нельзя сказать, что в ненастные дни братьям было очень приятно сидеть вдвоем в своей хижине. Стоило погоде чуточку улучшиться, они выходили в море и иной раз были единственными, кто отваживался на это: рисковать жизнью их научил отец. Когда же приходилось огорчать на берегу, они молча сидели или лежали в своих постелях. Никто не заходил к ним потолковать, да и они тоже ни к кому не ходили. Молчание и ненависть заполнили ветхую рыбацкую хижину, так же как и существование двух молодых мужчин, и даже крыса, пробегавшая по полу к норе, была для них приятным разнообразием. С полнейшим безразличием они готовили себе пищу, ели, иногда выходили погулять и по очереди спускались к причалу посмотреть, цела ли лодка, а возвращаясь назад, не говорили, в порядке ли она или ее разнесло в щепки; спали мертвым сном без сновидений, поднимаясь навстречу новому дню в том же настроении, что и раньше. Когда обломком дерева вдребезги разбило окно, братья и пальцем не пошевельнули, и ветер свободно неистовствовал в хижине, завывая и свища; быть может, это вносило в ах жизнь какое-то разнообразие. Правда, позже окно кое-как починили: Йоун нашел на выгоне овечий труп и запихнул в оконный проем, который приходился как раз над его постелью, в головах, и ветер и дождь доставляли неудобство прежде всего ему. Света в хижине от этого отнюдь не прибавилось: если дверь закрывали, внутри было темно, как в могиле.