Черный дом

– Ну что ж, ребятушки, как ни печально это признать, но мы, судя по всему, опоздали. Птички упорхнули из клетки! Да это и неудивительно: слишком долго мы обсуждали, спорили, пререкались, вместо того чтоб дело делать. Вот и дообсуждались! Сами виноваты… особенно некоторые любители подискутировать, – вполголоса процедил он, метнув сердитый взгляд на Димона.

Тот, как и не раз до этого, когда его атаковал Стас, лишь равнодушно повёл плечами и ничего не сказал.

Стас демонстративно отвернулся от него и вновь, с ещё большим вниманием, принялся рассматривать дом, медленно поднимая цепкий, изучающий взгляд от ступенек крыльца до конька высокой двускатной крыши, на котором сидел огромный иссиня-чёрный ворон с длинным острым клювом и небольшой «бородкой» на шее, косивший блестящие глаза-бусинки на бродивших внизу людей. Окончив осмотр, Стас мотнул головой и обернулся к Гоше.

– Слышь, Гош, ставни вчера были закрыты?

Гоша, снова выведенный его вопросом из задумчивости, взглянул на запертые, перекрытые железными завалами ставни на первом и втором этаже и наморщил лоб, припоминая.

– Вроде нет… – не очень уверенно сказал он. Но, подумав ещё минутку, более убеждённо произнёс: – Да, точно, окна были открыты!

– Угу, – промычал Стас, ещё более хмурый и недовольный, чем прежде. – Собаки нет, ставни закрыты… Значит, точно слиняли… Хотя чего я, собственно, ожидал? По-другому и быть не могло. Они ж не идиоты, в конце концов. Поняли, что надо делать ноги. Они, очевидно, теперь уже далеко и больше сюда не вернутся… Ну что ж, братва, – повысив голос, обратился он к приятелям, уже слегка заскучавшим и бесцельно топтавшимся на месте либо слонявшимся вокруг, не зная, чем себя занять, – нам не в чем упрекнуть себя. Мы сделали всё, что смогли! Явились сюда, как только всё узнали… хотя, конечно, могли бы и побыстрее, – опять косой, недоброжелательный взгляд на Димона. – Но сделанного не исправишь. Как случилось, так и случилось… Извини, братан, не удалось нам поквитаться за тебя, – сказал он, подойдя к Гоше и похлопав его по плечу. – Значит, не судьба. Радуйся, что хоть жив остался. Похоже, в рубашке ты родился: выбрался из такой передряги… почти невредимый!

– Я и радуюсь, – проворчал мрачный как туча Гоша, в очередной раз ощупывая свою громадную шишку и заранее, ещё даже не чувствуя боли, страдальчески морщась. – Так радуюсь, что дальше некуда…

Стас ещё раз покровительственно потрепал его по плечу и вновь обернулся к дому, чтобы бросить на него прощальный взгляд.

Однако в самый последний момент, когда все уже собирались, вслед за своим предводителем, покинуть это гиблое, малоприятное место, он, ещё немного подумав, вместо того чтобы двинуться к выходу, шагнул к крыльцу и, поставив ногу на первую ступеньку, обернулся к друзьям:

– Ладно, зайдём всё-таки внутрь… на всякий случай. Что-то интересное мы, конечно, вряд ли увидим, но… – и, не договорив, он поднялся по не очень ровным скрипучим ступенькам.

Приятели, не возражая, последовали было за ним, но вдруг остановились, услышав донёсшееся сверху громкое хриплое карканье. Все, как по команде, задрали головы и уставились на сидевшего на самой верхушке крыши внушительных размеров ворона, до сих пор лишь внимательно разглядывавшего толпившихся внизу людей, а сейчас решившего, видимо, подать голос.

– О, ворона! – радостно, будто увидев старого знакомого, произнёс Жека, плотный неповоротливый парень с круглым малоподвижным лицом и маленькими сонными глазками.

– Сам ты ворона! – хохотнул стоявший рядом с ним Руслан, являвший собой полную противоположность своему соседу – стройный, худощавый, подтянутый, с живым сообразительным лицом и юркими блестящими глазами, находившимися, казалось, в постоянном движении и беспрестанно перебегавшими с места на место. – Это ворон.

– Какая разница? – вяло отмахнулся Жека. – Ворона, ворон – один хрен. Каркают одинаково.

Руслан хотел возразить, но его перебил ворон, вновь огласивший двор протяжным, ещё более гулким и пронзительным карканьем.

– Вот разорался! – пробурчал Макс, передёрнув плечами и тревожно оглянувшись. И присовокупил вполголоса: – Не к добру это…

– Давай только без этого! – одёрнул его Стас, сделав раздражённый жест. – Свои дурацкие комментарии держи при себе! В эту бредятину здесь никто, кроме тебя, не верит.

Однако, вопреки утверждению Стаса, в «бредятину» верил, по всей видимости, не только Макс, так как, после того как голосистый ворон прокаркал в следующее мгновение в третий раз – и прозвучало это как-то особенно мрачно и даже зловеще, так что у некоторых холодок пробежал по коже, – все с явным беспокойством на лицах переглянулись и замерли на своих местах, точно не решаясь следовать за своим предводителем.

Стас при виде этого грозно сдвинул брови и возвысил голос:

– Да вы чё, охренели, что ли?! Как дети малые, в натуре. Хорош пялиться на эту драную ворону и шевелите поршнями. За мной!

Подгоняемые этим и последующими призывами своего вождя, приятели, помешкав ещё немного, перешёптываясь, переглядываясь и подталкивая друг друга, стали подниматься на крыльцо. Костик, шедший последним и по-прежнему не сводивший глаз с расшумевшегося ворона, продолжавшего хрипло каркать в вышине, оторвав наконец от него взгляд, порыскал глазами по земле и заметил валявшийся в траве довольно крупный камень. Недолго думая, схватил его и, хорошенько прицелившись, запустил им в крикливую птицу. Камень едва не достиг цели, пролетев в считанных сантиметрах от ворона, и тот, вынужденный прервать свой мало приятный для человеческого уха концерт, встрепенулся, сделал несколько прыжков по коньку крыши и, взмахнув длинными крыльями, полетел в сторону реки.

Костик, довольный одержанной победой, радостно загоготал и с сияющей глуповатой улыбкой на бездумном лице взглянул на своих товарищей, сгрудившихся у крыльца, словно ожидая от них восхищения зоркостью его глаза и верностью руки. Но ждал напрасно: никто не оценил по достоинству его меткий бросок, лица у всех были озабоченными и напряжёнными, ни один не обронил ни слова похвалы. Только Стас усмехнулся и с явной издёвкой произнёс:

– Молодец! Никогда не сомневался, что из тебя выйдет отличный охотник на ворон. Продолжай тренироваться.

Костик, очевидно не совсем понимая, похвала это или насмешка, немного озадаченно уставился на Стаса, а затем, вероятно, склонившись всё-таки к первому – поскольку всё и всегда привык трактовать в свою пользу, – самодовольно ухмыльнулся и гордо выпятил грудь.

Стас меж тем, мгновение подумав, снова обратился к Костику, на этот раз вполне серьёзно и даже строго:

– Вот что, Костян, ты, пожалуй, останься здесь. На шухере. Пока мы будем в доме, похаживай тут и посматривай. В случае чего подай знак. Всё-таки чужой дом… мало ли что.

Костик, по-видимому, не очень-то и стремившийся оказаться внутри подозрительного дома, с лёгкостью согласился и поспешил отделиться от приятелей.

Стас же, стоявший на верхней ступеньке крыльца, повернулся к двери и окинул её оценивающим взглядом.

– Надеюсь, она не очень крепкая. Возиться долго не хочется.

Он взялся за потемневшую, кое-где тронутую ржавчиной дверную ручку и, полагая, что дверь заперта, резко рванул на себя. Однако она совершенно неожиданно распахнулась. Стас, немало удивлённый этим, заглянул в открывшуюся его взору темную глубину сеней, в углах которых валялось разное барахло – веники, лопаты, сломанные грабли, топор без топорища, помятое жестяное ведро и прочее, – а затем оглянулся на своих спутников, изумлённых ничуть не менее, чем он.

– Вот те раз! А домишко-то, оказывается, открыт! Заходи, как грится, и бери, что хошь.

– Да что здесь брать-то? – презрительно скривился Влад. – В этом бомжатнике!

– А вот не скажи! – внезапно вмешался в разговор обычно безразличный ко всему Жека, и его одутловатое, лишённое всякого выражения лицо ненадолго оживилось. – Часто именно в таких бомжацких на вид домах хранятся охеренные бабки. Какой-нибудь старпёр или старуха живут всю жизнь как нищие, жрут одну картошку, ходят в обносках, а лавандос складывают по копеечке в кубышку. Непонятно для чего! А когда загнутся, наследники находят где-нибудь под матрацем кругленькую сумму. И живут себе припеваючи! Оттягиваются на всю катушку… Вот был тут недавно один случай. На Форштадте, кажется… – И он принялся путано и сбивчиво, то и дело прерывая сам себя и заливаясь без всякого повода тонким пронзительным смехом, рассказывать какую-то длинную несуразную историю.