Черный к свету

— Мириам…

— Сюда она захотела прийти. У нас не было для неё другого подходящего места. Что ты предлагаешь?

Блэк заскрежетал зубами.

Он не возражал, чтобы малышка жила в их пентхаусе. Он не возражал, чтобы она привязалась к его жене или к их собаке. По какой-то причине он практически ожидал и того, и другого. Так в чём же его проблема? Почему он притворялся, что не понимает, о чём говорит Мири? Была ли это мысль о том, что они приютят ещё одного бездомного? Сейчас? После того, как Чарльз, наконец, ушёл достаточно далеко, чтобы, чёрт возьми, больше не вмешиваться в их жизни?

Нет, дело не в этом.

Или это перспектива того, что им, возможно, придётся воспитывать ребёнка?

Эта мысль усилила его беспокойство, но почему-то не вызвала отвращения.

Нет, дело не в этом.

Какой бы пугающей ни казалась ответственность, он знал, что им помогут все видящие в здании, не говоря уже о приличной части людей.

В чём бы ни заключалась его проблема, это не было обычной для Блэка вспышкой раздражения и негодования из-за того, что у него, похоже, никогда нет нормального времени, чтобы побыть с женой.

— Мы поговорим, когда я вернусь, — сказал он наконец.

Он старался, чтобы в его голосе не было эмоций, вообще никаких интонаций.

— А пока постарайся немного отдохнуть, милая, — сказал он мягче. — Посмотри с малышкой телевизор. Чёрт, узнай, захочет ли она принять душ или поесть, когда проснётся. Может быть, если она начнёт нам доверять, то действительно захочет с нами поговорить.

— И рассказать что? — спросила Мириам, всё ещё немного раздражённо. — Ты же не думаешь, что она имеет представление о том, кто убил Ракера, не так ли? Как она могла что-то знать, учитывая, где мы её нашли? — её голос стал чуть суховатым. — Или ты думаешь, она сделала это сама?

Блэк открыл рот, чтобы ответить, но закрыл его обратно.

Он старался говорить спокойно.

— Мы поговорим, когда я вернусь, — повторил он.

Он повесил трубку, прежде чем она успела ответить.

Глава 18. Следующие двое

Стрелок растянулся на животе, ощущая изменение направления ветра, его склонность дуть порывами. Эти порывы холодного воздуха создавали помехи в гарнитуре, тональность звучания менялась в зависимости от точного направления.

Теперь многие из этих корректировок делались инстинктивно.

Они исходили из менее осознанной части мозга, которая без раздумий улавливала примерные паттерны, которая точно знала, как компенсировать скорость ветра, учитывая траекторию и угол наклона, насколько сильный нужно создавать изгиб, учитывая расстояние от балкона до садов на крыше и бассейна соседнего здания, когда надо ждать, а когда стрелять в сильный порыв ветра.

Охотник медленно втянул в себя воздух.

Прицел ружья остановился точно на голове первой мишени.

Затем медленно… медленно… корректировки начали производиться машинально, систематически и одна за другой, с учётом всех тех факторов, которые опытный разум уже зафиксировал.

Возможно, эти расчёты уже почти вошли в привычку, но они требовали концентрации.

Стрелок сосредоточился. Дышал медленно, глубоко, вдыхая и выдыхая.

Спешить было незачем.

Только не в этот раз.

Когда палец наконец нажал на спусковой крючок, звук был мягким, как выдох.

В глушителе не было необходимости. Да это и не было желательно, поскольку это на мельчайшую долю снижало точность стрельбы, и выстрел был сложным, даже если бы все элементы работали слаженно и по плану. Цель была слишком важна, чтобы идти на такой риск. Хуже того, если стрелок промахнулся бы, у человека по ту сторону прицела было достаточно ресурсов, чтобы значительно усложнить любые дальнейшие попытки.

Это важно.

Всё должно быть сделано правильно.

Пуля вылетела из ствола винтовки с резким треском.

Стрелок почувствовал слабую задержку с кровью, с дыханием, со сломанными костями, с болью.

Затем, и это приносило удовлетворение, как оргазм — в тот же миг, когда снаряд достиг цели, вверх взметнулся видимый красный туман.

Стрелок словно заворожённый наблюдал, как тело упало.

Мужчина, который стоял рядом с мишенью до удара, продолжал стоять неподвижно. В оптический прицел было видно, что его лицо застыло, вероятно, от шока, кровь покрыла его щёки, рот, нос и лоб, а глаза так широко раскрылись, что едва ли походили на человеческие. Стрелок передёрнул затвор винтовки.

Для второго выстрела задержка должна быть меньше.

Это самое сложное.

Мгновенная, инстинктивная реакция другого мужчины могла быть разной.

По той же причине стрелок не мог ждать. На другом конце прицела длинноствольной винтовки рот второго мужчины открылся от изумления.

Паралич. Хорошо.

Вероятно, это продлится ещё несколько секунд.

Стрелок слегка отрегулировал винтовку, чтобы учесть лёгкое изменение направления ветра.

Винтовка издала второй резкий выстрел.

Из дула повалил дым.

Второй выстрел создал ещё больше тумана из крови, возможно, из-за небольшой разницы в углах. У мишени отломился значительный кусок черепа, который отлетел в сторону и приземлился в освещённом бассейне вместе с частью мозга. Тело рухнуло прежде, чем стоявший там мужчина успел издать потрясённый, безмолвный крик, увидев, как прямо у него на глазах убивают его товарища.

В животе стрелка разлилось тепло.

Это хорошая работа.

И вот ещё одна глава закончена.

Трое убито.

Осталось ещё четверо.

***

Джем моргнул, затем повернул голову.

Он что-то услышал?

Ему показалось, что он услышал далёкий выстрел, донесённый ветром?

Он потёр глаза тыльной стороной ладони, борясь с последствиями смены часовых поясов. Он проверил время на своём телефоне и стиснул зубы. Его глаза пробежали по списку сообщений и звонков, которые он уже пропустил, и он сильнее сжал челюсти.

— Бл*дь, — пробормотал Джем себе под нос.

Ему следовало позвонить Нику.

Ему также следовало позвонить Блэку, учитывая, что он был на задании, но, по крайней мере, он должен был позвонить своему супругу хотя бы раз. Он вёл себя жестоко. Это было непреднамеренно, но это в конечном счёте не имело значения, не так ли? Он даже не сказал Нику, что не против оставить собаку.

Он знал, что не надо так делать. Он знал, что заденет Ника, если уедет вот так, но всё равно сделал это.

Он даже не мог до конца понять, почему он это сделал.