Чёрный лёд, белые лилии

Она снова вспыхнула, будто услышав его мысли. Говорят, у каждого есть свой тип и антитип: если это правда, то Соловьёва обходила всех, уверенно выигрывая. Антитипа ярче он ещё не встречал. Вернее — тусклее. Уродина.

Светлые глаза (чёрт разберёт, какого цвета: для этого нужно было подойти ближе, а тошнить его начинало на расстоянии трёх метров), светлые ресницы. Негустые брови, чуть заострённое лицо, слишком крупный нос, покрытый веснушками. Нечёсаная копна длинных рыжевато-русых волос, убранных в какой-то пучок и больше походящих на гнездо.

Его привлекали совсем не такие. Если с кем-то и стоило заводить отношения здесь, то с Завьяловой с третьего: тёмные густые волосы, пухлые губы, привлекательные формы. Правда, спит она с каждым вторым, говорят, ну да ему-то плевать. Или с той же Бондарчук с их курса, она уже неделю липла к нему. Правда, он посылал её, но пыл Бондарчук это не охлаждало. Она лезла снова и снова, улыбаясь и многозначительно расстёгивая несколько пуговиц на сидящем в обтяжку кителе. Обычная шлюшка. Такая, каких здесь много. Сгодится, когда станет скучно.

– Товарищ старший лейтенант, - кашлянула Соловьёва у двери, и план пробить её голову степлером вдруг стал казаться ему не таким уж невыполнимым.

– Выйди, пока не встала в наряд третий раз, - бросил он через плечо, поворачиваясь к ней спиной. Пусть только попробует хлопнуть дверью. Пусть только попробует. Но дверь не хлопала, даже не скрипела. Означать это могло только одно. Антон медленно обернулся и столкнулся с ощетинившимся взглядом и вздёрнутым подбородком.

– Не можешь налюбоваться, а, Соловьёва?
– презрительно скривился он.
– Курсант, покиньте кабинет.

Она пробормотала что-то, зло сверкнув глазами, и уже взялась за ручку.

– Какого чёрта ты сейчас сказала?
– он сделал шаг вперёд, чувствуя закипающую злость. Она не смеет. Никто не смеет. Соловьёва будто не услышала, толкнув дверь.

– Стоять.

Замерла, упрямо уставившись на свои пальцы.

– Какого. Чёрта. Ты. Сказала?
– проговорил он, чеканя слова, будто роняя их на пол. Желание унизить её стучало в висках.

– Я ничего…

– Что ты сказала?
– с нажимом повторил он, подходя - господи, как же тошно - ближе.

– Сказала, что тоже не желаю оставаться в вашем обществе, - огрызнулась она, резко вздёрнув подбородок.

Отлегло. Ему стало настолько легче, что захотелось зло засмеяться. Что ещё она могла сделать, кроме жалкой попытки обидеть (и неужели это возможно) его?..

Унизить. Не сейчас. Не после такого абсурда. Потом.

– Заступаешь в наряд сегодня, - он не был уверен, что не улыбнулся.

Она хотела сказать что-то снова - он видел. Но на этот раз, не решившись, просто сжала губы и направилась к двери.

– Не заговаривайся, Соловьёва, - сказал он ей вслед. Дверь скрипнула и закрылась. Антон открыл форточку: с улицы пахнуло поздней осенью. Мокрым асфальтом, первыми заморозками и дождевыми червями, но он был доволен и этим воздухом. Лишь бы не вдыхать то, чем дышала Соловьёва.

Раздражает. Раздражает.

Ничего. Завтра круги под её глазами станут больше.

Удовлетворение. И в самой глубине - пустота.

– Калужный? Проходите, - Звоныгин, начальник этой шараги, приветливо улыбнулся ему, указывая на стул.

– Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Калужный по вашему приказу прибыл.

– Да не стойте, садитесь.

Он сел, осматривая просторный кабинет без излишеств. Почти то же самое, что и у него, только просторнее: стол, несколько стульев, кожаный диван, портреты президента и министра обороны, карты. Тёмные тона. То, что нужно.

Звоныгину было лет шестьдесят. Подтянутый, ещё не старый: виски лишь слегка тронуты сединой. Он сидел, внимательно глядя на Антона и будто прикидывая, с какой стороны начать разговор. Какого ему нужно?

– Ну как вам у нас?

Хочется разбить головы курсантов о стену. Такой ответ подойдёт?

– Привыкаю, - сухо ответил он, а потом добавил, сжав челюсти: - Спасибо.

– Это хорошо. Как ваши подчинённые?

– Я... ещё не составил о них полного впечатления.

Стайка кретинов и тупиц, пришедшие сюда кто за чем: одни - за понтами, другие - за красивой формой, третьи - за стипендией и местом для жилья. Но при нынешнем раскладе всем им рано или поздно вариться в одном котле и гнить в одной могиле. Идиоты.

– Знаете, подполковник Сидорчук мне недавно говорил, что ваши девушки по огневой занимаются не очень. Огневая, всё-таки, - один из основополагающих предметов, - заметил генерал-майор, испытующе глядя на него. А Антона покоробило. Его девушки. Он скорее пустит себе пулю в лоб, чем сможет повторить это.

Да они по всему не очень. В принципе не очень. По определению не очень. Только что они забыли здесь?!

– Я заметил это, - спокойно соврал он, сцепляя руки в замок, - и обязательно обращу внимание на их результаты. Поговорю с подполковником.

– Поговорите, да. Антон Александрович, - тон голоса Звоныгина вдруг стал серьёзней, и Антон, чертыхнувшись, понял, что его ждёт разговор, - я взял вас по очень настойчивой просьбе полковника Самсонова, вы знаете. Я не сомневаюсь в вашей компетентности или способностях, - покачал головой он, - но вы были на войне и, едва вернувшись с неё, начинаете работу с курсантами. Я умалчиваю о довольно странной истории вашего возвращения.

Он выжидающе замолчал. Ну, давай, спроси то, что спрашивают все. Что случилось, Калужный? Почему ты вернулся? Смотри, тут ведь какая-то несостыковка, и личное дело что-то не сходится…

Он не сможет объяснить. Даже пытаться не станет. Просто встанет и уйдёт, наплевав на всё. Но генерал-майор заговорил совсем о другом:

– В такое сложное время с курсантами должны работать только… полностью здоровые люди. Понимаете? Ведь им самим скоро на войну, конечно, мы хотим, чтобы они были правильно настроены. То есть… Антон Александрович, я настаиваю, чтобы вы посетили нашего психолога. С профилактической целью, разумеется. Просто бы поговорили. Юлия Леонидовна, знаете, настоящий профессионал, она вам обязательно поможет…